Мировая жила
Шрифт:
Он будто попал в родную стихию, стихию технологий и стандартных решений той прошлой жизни, когда работал инженером-технологом на Старшей Сестре. Минут двадцать провозился со счетчиком прибора учета подачи воды. И не просто уяснил его устройство, а нашел способ его перенастроить.
Довольно посмеиваясь, Аким убрал ограничение на подачу воды. Теперь Мана может не переживать, что воду отключат, теперь может плескаться, сколько влезет. «Вряд ли я стану таким сильным могой, как Ольха, - подумал он самодовольно, - но в понимании всех этих имперских нифриловых приборов я – как рыба в воде».
Аким спохватился, осознав,
Напетляв по городским улочкам, к клубу он вышел с задворок. Все бы ничего, но внутренний двор клуба был перегорожен глухим забором. «И здесь забор… кругом заборы, - промурлыкал, будто напевая, про себя Аким, - заборы – главные приборы…тарам-пам-пам». Образ вепря на запястье вдруг запульсировал, напомнив об ожоге и… о городском проклятье.
«Леший его, - Акима будто ушатом воды окатило, - а уже успел забыть, как тонко это проклятие работает. Опять ведь этим «глазом» накрыло. Балбес, изменил цвет образа и возомнил себя защищенным. Надо делать что-то…» Он отчетливо вспомнил, как когда-то перед штурмом крепости против похожего проклятия Грач ставил всей роте особый личный оберег прямо на жилой пузырь. Потом это заклятие стало привычным, сильно выручало от атак вражеских мог. Почему сейчас оно не работает?
Аким задействовал свое новое тонкое видение. Не сразу, но разобрался. Городское проклятие, действительно, очень походило на любое другое боевое проклятье, с которыми он сталкивался раньше. Отличие заключалось в способе его посыла. Как отличаются длинноволновые радиосигналы от коротковолновых. Он с облегчением выдохнул, поняв, что нужно только перенастроить свою защиту на соответствующую «длину волны».
Настройка противопроклятной защиты на жилой пузырь прошла успешно. Это знакомое ощущение неудобства, будто ты в скафандре или водолазном костюме, вызванная разницей «плотностей» между средами внутри «скафандра» и снаружи. Но неудобство это-мелочь. Главное, Аким почувствовал себя защищенным.
Небо стремительно светлело, а время неумолимо подходило к семи часам утра. Аким попытался было перелезть через забор, но как только он подпрыгнул, ухватившись руками за верхушку забора, «запястный вепрь» тут же просигналил о наличии сторожка. Что означало, как только Аким перелезет, то сразу привлечет внимание стражей порядка, - «и объясняй потом, что ты просто пытался срезать путь…»
Кратко ругнувшись, Аким спрыгнул обратно, но все же, прежде чем уйти, глянул в щель между досками. Подумал, вдруг удастся обнаружить какой-то краткий путь к лицевому выходу. Увидел только, что все сплошь огорожено. Что придется давать крюка и обходить полквартала. А вернее не обходить, а оббегать. Время-то поджимает.
И прежде чем он успел убрать глаз от заборной щели, заметил, как открывается дверь черного хода, и по какому-то наитию, задержал на ней взгляд. А после уже оторвать взгляда не смог. Люди в серой имперской форме выносили через эту дверь тела. Одно, второе, третье… Кидали тела в повозку как кули. Кидали так, как живых людей не кидают.
Имперцы носили тела в паре: один держал за руки, дурой за ноги. Когда в повозке набралось с десяток тел, один из них, пожилой, грузно оперся о край повозки.
– Погоди, дай дух перевести, - он достал флягу, отглотнул, вытер губы рукавом серого кителя, завинтил крышку, даже не подумав предложить глотнуть напарнику, - Что-то много сегодня упырков забили.
Его молодой напарник стоял рядом молча, неискренне изображая почтительность перед старшим. Если б у него была фляга с настоем, он бы тоже глотнул, но у него фляги не было.
– С тех пор как по «имперке» начали говорить о предстоящей войне, забитых упырков стало намного больше, - после хорошего глотка «наськи» пожилому захотелось поговорить, - Только кой толк жаловаться, что работы теперь больше, у нас – не сдельщина, мы на жаловании.
– Там еще одна осталась, девка, - молодой поморщился, невольно выдавая досаду вынужденным перерывом, ему хотелось разделаться с этим побыстрее, - Совсем молодая. Легкая.
Пожилой кивнул, нехотя отлепился от бортика повозки, и пошел вслед за молодым, что уже скрылся в дверном проеме. Аким дышать перестал. Имперцы выносили еще одно тело. В дверях пожилой неудачно переступил через порожек, чтоб удержать равновесие, выпустил одной рукой свою ношу. Девичье тело ударилось головой об порожек, копна черных волос рассыпалась по полу. «Это не Мана», - с облегчением понял Аким.
Он оббежал квартал со всех ног и к парадному выходу, хоть и дышал тяжело, успел вовремя. Из клуба как раз начали выходить люди. Они качались, плохо держались на ногах, и похоже, были близки к невменяемости. Некоторых, совсем утративших способность соображать выводили узнаваемые по неизменной серой форме имперцы.
Мана вышла одной из последних. Вместе с ней вышел какой-то тощий парень, он пытался тянуть ее за руку, впрочем, сил у него не было даже на то, чтобы ровно держаться на ногах. Мана с легкостью вырвалась, парень начал заваливаться. Мана попыталась его поддержать.
Аким подскочил в тот миг, когда оседающий на землю парень снова вцепился Мане в руку. Он что-то непрерывно и неразборчиво шептал, будто уговаривал. Аким готов был сломать парню руку, но его вялая рука и без того разжалась безвольно. Мана узнала подошедшего Акима.
– Аки-им-а-а, - Мана пьяно обрадовалась, - Тащи меня домо-ой.
Он нес ее на руках. Она была мертвенно бледна, под глазами пугающе расплылись черные круги. И хотя пьяная улыбка еще не сошла с ее губ, Аким с ужасом думал о скором откате. Он начал отдавать себе отчет в том, сколько силы выпивает из людей этот «глаз Саурона». Своих глаз Аким так и не сомкнул. Сначала он отогревал холодное тело Маны своим теплом. Когда Мана согрелась и уснула, он побежал в столовку за завтраком. Долго не мог решиться, брать положенный ему стаканчик с настоем или вылить его к лешему, но все же решил взять.
Потом он кормил проснувшуюся Ману, позволив ей сделать из стаканчика только два глотка. Несколько раз таскал ее под теплый душ, посмеивался, когда она вяло пыталась напомнить, что «воду сейчас опять отрубят, - а потом также вяло удивлялась, - почему она все еще льется». Бегал в столовку за обедом и ужином, кормил, поил и снова отогревал. И все-таки пришлось спаивать ей настой, иначе бы откат она просто не пережила.
Весь день он ее ни о чем не спрашивал, не хотел лезть с вопросами, а сама Мана ничего не рассказывала. Ближе к вечеру, когда она немного ожила, Аким все же не выдержал: