Миры Империума
Шрифт:
Терминал, откуда стартовали челноки, представлял собой огромный, ярко освещенный зал с блестящим белым полом, размеченным оранжевыми линиями, между которыми рядами стояли челноки — маленькие одноместные разведчики и большие пассажирские на двадцать человек, чисто функциональные коробки и роскошные произведения искусства, бронированные и оформленные под фургоны или грузовики. Слышалось непрерывное высокое гудение, и то и дело раздавались удары и хлопки от смещения воздушных масс, вызываемого прибытием и отправлением челноков. Я никогда прежде не видел ничего подобного, но все это мне было уже хорошо знакомо после сеансов гипнопедии.
С аппаратурой возились техники в белых комбинезонах, стоявшие за небольшими столиками, расположенными в
— Маскировка,— сказал Рузвельт.— Наши агенты всегда пытаются слиться с толпой. В нашем случае этого не требуется. Насколько мне известно, там, куда мы отправляемся, людей вообще не осталось.
Техники помогли нам облачиться в старомодные летные комбинезоны с легкими шлемами, еще раз проверили, что все в порядке, мы пристегнулись и закрыли люк. Рузвельт посмотрел на меня и поднял большой палец.
— Готовы?
— Вам решать, генерал,— ответил я.
Он кивнул и нажал на рычаг. Двигатель загудел, и свет снаружи померк. Стены и потолок расплылись и исчезли, и мы повисли в двух футах над поросшей травой пустой площадкой под открытым небом, к которому поднимались клубы пыли.
Мы почти не разговаривали, пересекая Пустошь следом за звуковым сигналом датчика, настроенного на цель нашего путешествия. Я смотрел на проплывающий под нами выжженный пейзаж, в то время как Рузвельт следил за полусотней циферблатов одновременно, время от времени подправляя настройки по одному ему ведомым причинам. Довольно долго мы скользили над каменистой равниной, над которой поднимался дым от окруженных красным сиянием вулканов. Потом ее сменил океан маслянистой пенящейся жидкости, по его поверхности медленно перекатывались волны. А затем снова появилась земля — угольно-черная, с пляшущими над ней бледными языками пламени, превратившаяся затем в море темно-красной пузырящейся лавы. Облака, закрывавшие луну, за все это время даже не двинулись с места.
Лава потемнела и затвердела, превращаясь в пыльную пустыню. Появились зелень и странные, покрытые коростой деревья, росшие группами по два-три. По земле тянулись лианы, среди которых виднелись развалины каких-то построек. Я увидел большую каменную глыбу, наполовину вывороченную из земли корнями пятидесятифутового одуванчика, стебель которого был усеян крючьями.
— Уже близко,— сказал Рузвельт.— Это дорога, ведущая в город Фонтевро [31] .
Он подкорректировал курс, и мы зависли над старой дорогой, ведшей через кошмарные джунгли между обрушившимися стенами и ржавыми стальными каркасами, ставшими опорой для мясистых стеблей, переплетавшихся с бородавчатыми лианами, листья которых, походившие на сгнившую парусину, изгибались над скопищами громадных слепых крысиных голов, напоминавших гроздья чудовищных плодов. У них не было глаз, зато хватало зубов, впивавшихся в оболочку питавших их растений.
31
Аббатство Фонтевро — один из самых известных средневековых монастырей Франции, место погребения Генриха И Плантагенета.
Лес под нами стал реже, по обеим сторонам появились высокие грязно-коричневые сооружения, похожие на древние храмы в джунглях Юкатана. На граните и мраморе росли грибы, а бронзовые статуи богов и богинь были изъедены ржавчиной. Лес отступил, и открылась мощеная площадь, посреди которой высилась гора мраморных и стеклянных осколков позади опутанных лианами колонн высотой в сто футов.
Пятна, покрывавшие куски мрамора, постепенно исчезли, широкая площадь разгладилась. Фонтан в ее центре, еще недавно бывший грудой обломков, обрел форму, если не считать отсутствующей головы стоявшей посреди него русалки. Затем послышался громкий отрывистый писк, и на панели зажглась желтая лампочка. Мы прибыли в глаз вероятностной бури.
Рузвельт повесил на плечо какой-то прибор и проверил его показания.
— Нам с вами предстоит стать первыми людьми, чья нога когда-либо ступала на Пустошь,— сказал он,— И если мы совершим хоть малейшую ошибку, станем последними. Любой наш просчет может превратить в ничто всю нашу вселенную.
— Что ж, вполне честно,— ответил я.— Один лишь вопрос: откуда мы знаем, что может стать ошибкой?
— Следуйте своим инстинктам, мистер Керлон,— многозначительно улыбнулся Рузвельт.
Затем он открыл люк, и мы шагнули в мир кошмарных фантазий.
Вокруг нас возвышались величественные здания, освещенные пробивавшимся сквозь рваные облака светом желтой луны. Ближайшее к нам было выстроено из полированного красного камня, украшенного резными барельефами, за чьи выступы цеплялись гигантские лианы, отбрасывая черные тени. Белые мраморные ступени вели от него к усаженному зелеными орхидеями бульвару, по обеим сторонам которого росли громадные дубы. В ветвях, склонившихся над мощеным тротуаром, пели ярко окрашенные птицы. А дальше, за этим островком относительного спокойствия, простирались джунгли, подобно наступающей армии завоевателей.
— Интересно,— тихо сказал Рузвельт.— Здесь почти ничего не тронуто, Керлон. Все осталось таким же, каким было во времена своей славы! Вот Летний дворец, вот собор, вот Академия художеств — стоят как ни в чем не бывало посреди полной разрухи!
— Трудно поверить, что мы в самом сердце бури,— кивнул я.— Тут спокойнее, чем на кладбище.
— Здесь погибла могущественная империя,— сказал Рузвельт.— Там, где мы стоим, когда-то триумфально проходили победоносные армии с королями во главе. Самые прекрасные женщины во всех вселенных разъезжали в каретах по этим бульварам. Здесь искусство и культура достигли своего высочайшего расцвета — лишь для того, чтобы оказаться отброшенными в невообразимую бездну. Вас не охватывает чувство глубокой скорби по утраченному величию, Керлон?
— Пока что мне куда интереснее найти то, за чем мы сюда пришли.
— Совершенно верно,— неожиданно жизнерадостным тоном ответил Рузвельт. Взглянув на прибор у себя на запястье, он откинул назад шлем.— Воздух в полном порядке.
Я осторожно вдохнул. Воздух оказался теплым и влажным, словно ночью в теплице. Отовсюду доносились разнообразные звуки: шорох листьев, треск гнущихся на ветру ветвей, кудахтанье, ворчание, шипение и блеяние всевозможной живности, словно мы находились посреди крупнейшего в мире зоопарка, всем обитателям которого снились дурные сны. Мощеное покрытие под нашими ногами потрескалось и раздробилось, но идти было можно. Над ним тянулись лианы толщиной с руку, усеянные острыми, словно кинжалы, шипами, блестевшими в свете луны.
— Чтобы защитить челнок, я помещу его в колебательный контур, который не даст ему войти в фазу с любой А-линией,— сказал Рузвельт.— Когда соберемся возвращаться, я смогу вернуть его назад с помощью дистанционного передатчика.
Раздался негромкий хлопок, и челнок исчез. Едва мы тронулись с места, как среди зелени что-то зашевелилось и перед нами над стволом поваленного дерева поднялась тварь, похожая на волосатую змею с собачьей головой, которая уставилась на нас. Сперва мне показалось, будто у нее нет ног, но потом я их увидел: десятки отростков разного размера, торчавшие из десятифутового тела под различными углами. Одна из лиан зашипела и бросилась на нее; щелкнули челюсти, и появилось еще десять футов змеевидного тела с новыми головами, вонзившими в лиану зубы. Лиана несколько раз обвилась вокруг тела твари, сдавливая ее в своих объятиях. Где-то послышался звук, похожий на кошачье мяуканье, потом раздался треск, и мяуканье перешло в дикий вопль.