Миры Империума
Шрифт:
Она рассмеялась, явно довольная своей идеей.
— Здесь больше нет других людей — таких, как ты и мы? — настаивал Рузвельт.
— Но вы ведь не такие же! — рассмеялась Иронель.— Вы выше меня, и у вас короткие волосы, широкие плечи и плоская грудь — не как у меня.
Она коснулась собственного тела, провела рукой по стройной талии, словно пытаясь ощутить разницу кончиками пальцев.
— Мы мужчины,— с легкой улыбкой ответил Рузвельт.— Ты женщина. Здесь есть другие люди, не важно, какого пола?
Похоже, вопрос ее озадачил.
— Нет, никого,— сказала она.
— Что ты ешь? Как ты согреваешься зимой?
— Ну... Чазз приносит мне корни из-под земли, а Ронизпел знает, где раньше всего созревают виноград и дыни. А когда земля становится белой, я живу в доме, и Арнк затягивает окна своей лучшей тканью, чтобы не пропустить внутрь холод.
Вроделикс заскулил, и пока девушка его успокаивала, Рузвельт подошел ближе ко мне.
— И мы должны поверить, что это бедное дитя природы живет тут совсем одна, как она утверждает? Может ли такое быть?
— Похоже на то. По каким-то причинам Пустошь оставила нетронутым этот клочок земли, который вы назвали глазом бури. Но именно в самом центре урагана царит абсолютное спокойствие.
Вернулась улыбающаяся Иронель.
— Пойдем,— сказала она.— Я покажу вам свои игрушки!
Она повела нас по мощеной дорожке между ухоженными клумбами, где среди роз и ромашек росли черные и золотистые грибы. Мы прошли под арку через зал с покрытым мозаичной плиткой полом и поднялись по лестнице в широкий полутемный коридор, перегороженный в двадцати футах впереди обрушившейся кирпичной кладкой, но оставшаяся его часть была чисто подметена. Девушка открыла дверь в комнату с толстым черным ковром и высокими окнами без стекол, с занавесками из того же полупрозрачного материала, что и ее одежда. Посреди комнаты стояла высокая кровать с белым шелковым балдахином, украшенная вышитым золотой нитью цветочным орнаментом. Иронель присела возле большого сундука с резной крышкой и, открыв ее, достала рулон алой ткани.
— Красиво, правда? — сказала она, оборачивая ткань вокруг себя.
Я вынужден был признать, что действительно красиво. Достав шкатулку поменьше, она высыпала на ковер золотые монеты. Я присел, чтобы их собрать, и обнаружил, что ковер на самом деле представляет собой слой мха, мягкий и ровный, словно черный бархат.
— А вот еще! — Она разбросала среди монет драгоценные камни, сверкнувшие, словно горячие угли.
— А вот мое самое дорогое сокровище! — сказала она, высыпая на мох разноцветные раковины, и рассмеялась.— А теперь нужно их рассортировать и убрать. Отличная игра, верно?
Рузвельт поднял большой граненый рубин с вырезом на одной из вершин.
— Где ты это взяла? — хрипло спросил он, сверля ее взглядом.
Похоже, она даже не заметила внезапной перемены в его поведении.
— В Прекрасном Месте. Там еще много таких, но этот больше всего мне нравится.
— Покажи! — бросил он.
— Спокойно, генерал,— сказал я.— Поиграем сперва в игру юной леди, а потом уже в нашу.
Несколько мгновений он не отрываясь смотрел на меня, потом расслабился, улыбнулся и громко рассмеялся, а затем, опустившись на колени, начал собирать раковины, складывая их в аккуратную кучку.
Мы спустились вниз, и девушка повела нас по широкой, залитой лунным светом аллее, почти полностью перекрытой сверху лианами. Вроделикс шел рядом с ней, то и дело шипя и все больше нервничая, по мере того как мы приближались к разрушенным зданиям в дальнем конце аллеи.
— Бедный зверь, он еще помнит Восьминогих и Клыкастых,— сказала Иронель,— Они успели его напугать, прежде чем он их всех убил.
Она показала на высокое, почерневшее от плесени здание, возвышавшееся над завалами каменных обломков.
— Вроделиксу не нравится, что я иду туда. Но когда вы со мной, нам ничто не может угрожать.
— Государственный музей,— сказал Рузвельт. Он посмотрел на прибор у себя на запястье, но даже если показания о чем-то ему и говорили, он об этом промолчал.
Мы прошли через заросший травой вход, пересекли зал, стены и потолок которого были покрыты лианами, и поднялись по широкой изогнутой лестнице. Второй этаж оказался в лучшем состоянии - там стояли стеклянные витрины, покрытые пылью, но целые. На стенах висели старые картины, с которых смотрели тронутые плесенью лица незнакомцев в стоячих воротниках и шлемах с перьями, но их застывшие выражения казались скорее испуганными, нежели надменными. Мы прошли в следующий зал, где на полусгнивших манекенах с отсутствующим взглядом висели когда-то роскошные образцы военной формы, с высокими сапогами и плащами, отделанными съеденной молью тигровой шкурой. В затянутых паутиной витринах были выставлены изящные седла и потрепанные полковые флаги вместе с пиками, дуэльными пистолетами и фитильными мушкетами.
— А теперь закройте глаза,— сказала Иронель и взяла нас за руки.
Пальцы у нее были тонкие, холодные и мягкие. Она проследила, чтобы я выполнил ее распоряжение, затем повела нас на три ступеньки вверх, еще через один зал, вокруг каких-то препятствий, потом снова вниз. Мне уже начало становиться интересно, сколько может продолжаться это хождение вслепую, когда она вдруг остановилась и сказала:
— Откройте глаза!
Через окно с цветными стеклами струился лунный свет, падая на серый каменный пол перед алтарем со стройными колоннами, золотым куполом и серебряными подсвечниками. Внутри лежал отделанный серебром ковчег. Перед алтарем стоял каменный саркофаг с высеченной на нем фигурой крестоносца в доспехах, скрестившего руки на рукояти меча, который лежал на его груди, подобно распятию.
— Тебе нравится мое Прекрасное Место? — затаив дыхание, спросила Иронель.
— Да, оно очень нам нравится,— тихо ответил Рузвельт.— Не покажешь, где ты нашла тот камень?
— Здесь.— Иронель повернулась к окованному бронзой сундуку, стоявшему слева на деревянных козлах.
Рузвельт поднял крышку. Мягкий свет упал на кольца, браслеты и броши. Иронель подняла золотую цепочку и немного подержала ее в руке, потом бросила и взяла другую, серебряную, с покачивающимся на ней аметистом.
— Эта красивее,— сказала она.— Как думаешь, Питер?
— Намного красивее, моя дорогая.
Он посмотрел мимо нее, окидывая взглядом маленькую часовню, потом снова взглянул на прибор на запястье и направился к алтарю. Иронель вскрикнула и схватила его за руку.
— Питер, нет! Тебе нельзя к нему приближаться! Он улыбнулся, но улыбка его была скорее мрачной, чем умиротворенной.
— Все в порядке,— успокаивающе сказал он, стряхивая ее руку. — Я только хочу взглянуть.
— Питер, нельзя! Если до него дотронуться, будет очень плохо! Разве ты этого не чувствуешь?