Миры Империума
Шрифт:
Наконец пейзаж снаружи постепенно начал меняться. Сначала далекие стены кратера обрушились и покрылись растительностью, которая пенилась подобно зеленому приливу, вздымавшемуся высокими коническими вечнозелеными бурунами. Появились длинные розовато-фиолетовые черви, которые извивались сквозь пышную зелень, оставляя за собой ободранные ветки, сучья и прутья. Встречаясь, они переплетались, но я не мог различить, были то драки или копуляции. Наконец черви съежились и стали маленькими, как садовые ужи, и такими же юркими. Но недостаточно проворными, чтобы спастись от атакующей внезапно твари в перьях, похожей на пушистую лягушку, которая бросалась на червяка, пожирала его в один присест и прыгала вновь. Лягушки кишели, черви
Появилось крохотное шустрое млекопитающее с острым носиком и маленькими глазками, оно выглядывало из-за края большого потрепанного гнезда, полного блестящих серых яиц размерами с мячики для гольфа. Кончик носа зверька был вымазан желтком.
— Крыса! — выпалил Хельм.— Похоже, мы на верном пути, сэр! Поздравляю!
— Рано радуешься, Эмиль,— отозвался я, хотя был доволен не меньше, чем он, судя по голосу.
Мы следили за крохотными, похожими на грызунов животными. Скоро они подросли, остепенились, стали хвататься передними лапами, прыгая с одной сухой ветки на другую. Похоже, они питались одними яйцами, запасы которых казались неистощимыми. Оставшиеся лятушкоптиць] были размером с курицу или перепелку и увлеченно выедали из гниющей древесины маленьких нитевидных червяков, которых уже почти не осталось; лягушкоптицы тоже явно находились на пути к вымиранию, а вот крыс было много, и они росли.
Вскоре птицы исчезли и остались только крысы, уже большие. Они переключились на поедание мелких беспозвоночных, которых выкапывали из грязной почвы под грудами гнилого дерева.
Они начали бегать на задних лапах, прижимая передние конечности к груди, подобно белкам, только крупнее и без пушистых хвостов.
— Теперь они очень похожи на йлокков! — возликовал Хельм.— Наверное, мы уже близко.
Он не ошибся. Еще через несколько минут мы обнаружили, что пересекаем грани реальности, на которых мощеные дороги прихотливо бежали по мирной, заросшей лесом земле с деревнями вдалеке. Я замедлил скорость полета и занялся точной настройкой транссетевого коммуникатора, но ловил лишь помехи, пока громкий писклявый голос не заявил на йлоккском или близком к нему наречии:
— Тревога! Нарушитель в фазе один, второй уровень! Заградотряды, готовьсь!
Я как раз сюдумывал услышанное, когда челнок с громким «бам!» замер как вкопанный. Измеритель потока энтропии показывал, что мы пребываем в полуфазе, не слившись с местной А-линией, но и не отдельно от нее. Мы ждали. Через пять минут Хельм взорвался:
— Что происходит? Где мы?
— Ничего,— ответил я ему.— Нигде. Это нуль-темпоральный карман между А-линиями. Они не могут засечь нас здесь, потому что нас нигде нет. Можешь считать это место гранью нереализованных возможностей; плотности проблионового потока не хватило, чтобы прошить ее насквозь.
Почему-то это ничуть его не успокоило.
— И что нам теперь делать, сэр? — поинтересовался он. Хотел бы я знать ответ на этот вопрос.
Пожалуй, вполне можно поесть и поспать. Я засыпал, гадая, о чем думали заградотряды, когда выкинули нас в нуль-время. Наверное, просто хотели остановить. Хельм уже слегка похрапывал. Хороший и многообещающий молодой офицер, этот Эмиль Хельм, и его возвращение домой полностью на моих плечах. Попозже я решу, как это провернуть. А сейчас надо еще раз попытаться сдвинуть челнок с места. Согласно некоторым теоретикам, это невозможно. Пожалуй, я не вполне им верил, иначе
Лучше всего завести полевой генератор и добиться наивысшей возможной скорости потока, затем рвануть с места и попытаться пробить мениск энтропии при помощи грубой силы. Но сначала...
Это же беспримерная возможность выйти за борт и сделать наблюдения, за которые меня потом в штаб-квартире благодарные техники на руках носить будут. Я подумал об этом, а потом о том, что если я в силу каких-то обстоятельств не смогу вернуться, юный лейтенант окажется обречен на медленную смерть и никто не сделает с йлокками того, что необходимо. Дурацкая мысль. Точно!
К этому времени я уже нацепил табельный пистолет тридцать восьмого калибра и принялся откручивать люк. Когда он открылся, раздалось тихое «пшшш!» — это выравнивалось давление воздуха, но снаружи или внутри, я не понял. В тусклом дневном свете я разглядел волнистые серые холмы и маленькие и большие озерца, в которых отражалось серое небо. Ничто не шевелилось в этом пейзаже. Однородное небо цвета свинца, без всяких там облачных узоров. Холодный, но свежий воздух.
Откуда-то, с расстояния в несколько световых лет, кто-то кричал мне: «Полковник! Дышите! Пожалуйста, вдохните!» Я ощутил давление на грудную клетку: тяжесть глубинного пласта скалы, под которой я лежал похороненный. Я немного расслабился, ну, или попытался, и почувствовал, как воздух — «пшшш!» — выходит из меня. Это мне что-то напомнило. «Снаружи»,— решил я. Давление воздуха снаружи было низким. Я набрал полные легкие практически вакуума и упал. «А теперь Хельм затащил меня обратно внутрь и пытается уговорить дышать». Я подумал об этом. Непростая задача. «К черту все. Пора поспать». Мне стало лучше при мысли о том, что я так удачно сорвался с крючка. Затем осадочные породы прибавили еще две сотни футов в высоту, и я ощутил, как трещат мои готовые сломаться ребра. Это несколько обеспокоило меня, поэтому я набрал воздуха и заорал: «Все нормально! Отставить!» — и попытался сесть, но позабыл обо всех этих слоях известняка, базальта и глины, которые удерживали меня на месте. И тут случилось землетрясение: глубинные слои вспучились и раскололись, и я ощутил, как ломаются мои кости, но какое это имело значение? Они всего лишь окаменелости, погребенные в черном иле. Поэтому я выкинул происходящее из головы и задумался, как можно дышать под всей этой массой породы. Надо мной склонился закусивший губу Хельм: это его руки давили на мою грудную клетку, сокрушая ее. Я попытался врезать ему и обнаружил, что у меня нет рук, нет ног, нет тела — только знание о боли и отчаянное желание с кем-нибудь им поделиться.
— Полегче,— услышал я чей-то голос. Интересно, чей, подумал я и постепенно осознал, что свой. Я вдохнул еще капельку воздуха и попытался снова: — Ты ломаешь мне ребра, Эмиль.— Получилось больше похоже на «Тлмшб-рра...»
— Постарайтесь расслабиться, сэр.— Бедняга отодвинулся на пару дюймов, вид у него был озабоченный.— Мне очень жаль, сэр,— сказал он так, словно ему и вправду было жаль. Интересно, кого?
— Прошло около недели с тех пор... после того как вы...
— Умерли,—дополнил я.
Это замечание неожиданно напомнило мне о тысяче ножей, торчавших в груди, особенно когда я дышал, а я дышал, просто чтобы проверить. В результате я закашлялся, и клинки вонзились еще на дюйм глубже.
— Извини,— сказал я ему или попытался сказать. Но закашлялся и снова вырубился.
Затем я пытался браниться и кашлять одновременно — получалось плохо. Я был зол на себя, во-первых, за то, что выдохся, как американское пиво, а во-вторых, за неспособность с этим справиться. Через какое-то время я уже сидел, опираясь на руку, без всякой помощи со стороны Хельма.