Миры Империума
Шрифт:
— Тронулись,— выдохнула Оливия с восторженным, как у ребенка на ярмарке, видом.
— Мы едем в Рим,— заметил я,— а не в страну Оз.
— Кто знает, куда ведет дорога будущего?
В «Альберго Ромулус» мы с Оливией сняли смежные комнаты с потолками, наклонно сбегавшими к паре мансардных окон, открывавших вид на рыночную площадь с изящным фонтаном эпохи Возрождения, непрестанным хлопаньем голубиных крыльев и круглосуточной канонадой суетливой итальянской речи. Мы сидели за маленьким столиком в моей комнате, уписывая
— Люди, которые меня интересуют, родились где-то в Северной Италии около тысяча восемьсот пятидесятого года,— рассказывал я Оливии,— Они приехали в Рим молодыми, изучали инженерное дело и электромеханику и в девяносто третьем сделали основополагающее открытие, давшее Империуму сетевой привод. Если здесь родился Баум и в девяностых написал нечто очень похожее на то, что создал и в моем мире, и на линии ноль-ноль, значит, Максони с Кочини тоже могли существовать с изрядной долей вероятности. Они явно не довели МК-привод до совершенства — или секрет его умер вместе с ними. Но вполне возможно, они подошли достаточно близко к завершающей стадии его разработки. Может, они оставили что-то, чем я сумею воспользоваться.
— Брайан, вы рассказывали мне, что все миры, лежащие вокруг вашей линии ноль-ноль, опустошены и превращены в хаос этим самым изобретением. Разве не опасно столь беспечно экспериментировать с такими разрушительными устройствами?
— Я неплохой техник, Оливия. Большинство опасных моментов мне известны. А Максони и Кочини понятия не имели, с чем играют. Они наткнулись на поле по чистой случайности...
— И в тысяче миллионов других миров, которым не повезло, они потерпели фиаско и принесли гибель...
— Вы все это знали, когда мы уезжали из Харроу,— напомнил я,— Это мой единственный шанс и, признаю, чертовски слабый. К сожалению, построить челнок из мусора я не могу: сердечником генератора поля является особым образом намотанная катушка. Я их устанавливал, но никогда не собирал самостоятельно. Может быть, если Максони и Кочини были здесь, и сделали то же случайное открытие, и даже вели записи, как порядочные исследователи, а записи эти еще и сохранились и мне удастся их найти...
Оливия рассмеялась обворожительным девчоночьим смехом.
— Если боги решат все эти «если» в вашу пользу, тогда, ясное дело, они хотят, чтобы вы продолжали. Я рискну, Брайан. Видение Сапфирового города по-прежнему манит меня.
— Там, откуда я пришел, этот город Изумрудный,— заметил я,— Но не будем придираться к деталям. Давайте сначала посмотрим, не удастся ли нам разыскать те самые записи. Затем у нас будет масса времени, чтобы решить, что с ними делать.
Час спустя в местном эквиваленте муниципального архива усталого вида юноша в узком черном костюме хлопнул на стойку передо мной гроссбух три на три фута. В нем мелко-мелко от руки были вписаны имена — тысячи имен с датами, местами рождения, адресами и прочими относящимися к делу подробностями.
— Sicuro, signore [25] ,— произнес молодой человек тоном утомленного превосходства.— Муниципалитету нечего скрывать, он распахивает перед вами свои записи. Это один из самых полных архивов из имеющихся в империи. Но что до чтения,— он ухмыльнулся, дернув тонкими усиками,— это синьору придется делать самому.
— Только объясните мне, на что я смотрю,— попросил я мягким голосом. — Я ищу запись о Джулио Максони или Карло Кочини...
— Да-да, вы так и сказали. И здесь перед вами регистрационная книга, куда записывались имена всех вновь прибывших в город с тех времен, как появились паспорта. Они прибыли в Рим в
25
Извольте, синьор (ит.).
Я фыркнул и приступил к поискам.
Двадцать минут пролетели в полной тишине. Мы обработали 1870-й и перешли к 1871-му. Занятой архивариус один раз выглянул проверить, что мы делаем, и убрался, поймав на себе кислый взгляд. Мы с Оливией, склонившись возле деревянной конторки, корпели над неразборчивыми каракулями. Каждый брал по странице и проглядывал список примерно в две сотни имен. Оливия читала быстрее: не успевал я закончить свою страницу, как она уже переходила к следующей. Спустя полминуты моя спутница резко ахнула.
— Брайан! Смотри! Джулио Максони; родился в тысяча восемьсот сорок седьмом году в Паглио; род занятий — механик, изобретатель...
Я проверил. Имя и фамилия сходятся. Я попытался запретить себе излишнее ликование, но пульс мой зачастил даже вопреки здравому смыслу, шептавшему мне на ухо, что в мире могут быть еще сотни Джулио Максони.
— Хорошая работа, девочка.— Мой голос прозвучал спокойно и сдержанно, всего дважды сломавшись на трех словах.— Адрес?
Она прочла. Я занес его в записную книжку, благоразумно прихваченную для этой цели, и добавил остальные данные из гроссбуха. Мы поискали еще час, но о Кочини записей не нашли. Клерк вернулся и теперь стоял над душой с таким видом, словно мы злоупотребили его гостеприимством. Закрыв книгу, я толкнул ее по конторке в его сторону.
— Не беспокойся, парень,—бросил я добродушно,— Мы всего лишь составляем списки возможных клиентов для рассылки по почте бюджетных ссуд на похороны.
— Рассылки по почте? — подозрительно уставился на меня молодой клерк.— Муниципальные записи не предназначены для такого использования. И в любом случае, все эти люди давным-давно мертвы!
— Именно,— согласился я, — Обширный нетронутый рынок для нашей линии поставки услуг. Огромное спасибо. Я отмечу, чтобы вам оказали особое внимание, когда подойдет ваша очередь.
Тишина, когда мы покидали архив, стояла такая плотная, что ее, наверное, можно было нарезать на ломтики при помощи ножа для масла.
Максони жил в доме номер двенадцать по Виа Карлотти, этаж четвертый, квартира девятая. Ориентируясь по карте, купленной у седого предпринимателя в берете и с засаленной эспаньолкой, также предложившего нам приобрести со скидкой пачку открыток пикантного содержания, от которых я с некоторым сожалением отказался, мы отыскали улицу. В узком коридоре между домами, забитом пустыми картонными коробками и переполненными мусорными баками, как безумные шныряли среди препятствий босоногие сорванцы, жизнерадостно обмениваясь замечаниями, способными вогнать в краску самого Муссолини. За номером двенадцать числился потускневший фронтон позднего Возрождения из рустованного гранита, зажатый между покосившихся заколоченных пакгаузов не более чем вековой давности. Максони начинал свою карьеру в самой скромной квартире из всех возможных. Трущобы здесь были даже столетие назад. Толкнув заскорузлую дверь, мы проникли на тесную лестничную площадку, где воняло чесноком, сыром, прелой одеждой и менее приятными вещами.