Миры Империума
Шрифт:
Я заставил себя вернуться к насущным делам.
Она внимательно слушала, пока я излагал ей всю историю. Начиная со странного допроса Рихтгофена и кончая приговором Совета ксониджил.
— И вот я в ловушке,— заключил я.— Без челнока я заперт здесь до конца моих дней.
Она покачала головой.
— Странные это дела, Брайан. Веши, в которые мне не следует верить, настолько они безумны и фантастичны. И все же... я верю.
— Из того немногого, что мне известно об этом мире, он технологически несколько отстал...
— Ну, не такие уж мы и отсталые,— возразила Оливия.— У нас есть паровой двигатель. Корабли пересекают Атлантику за девять дней. И воздушные шары, и телеграф, и телефон. А наши новые угольные дорожные машины, которые начинают заменять лошадей во многих уголках колоний, даже...
— Конечно, я знаю, Оливия. Я не хотел вас обидеть. Просто, скажем, в некоторых областях мы вас обогнали. У Империума есть МК-привод. Мой собственный родной мир обладает ядерной энергией, сверхзвуковыми летательными аппаратами, радаром и примитивной космической программой. Вы пошли в других направлениях. Суть в том, что я здесь связан по рукам и ногам. Они изгнали меня в континуум, из которого мне никогда не выбраться.
— Так ли уж все плохо, Брайан? Перед вами целый мир. А теперь, когда искусственные барьеры убраны из вашего сознания, вы свободно вспомните эти чудеса, которые оставили за спиной! — Теперь она говорила воодушевленно, захваченная перспективой.— Вы говорили о летательном аппарате. Постройте его! Как прекрасно летать в небе подобно птице! Ваше появление здесь может означать зарю нового века славы для империи!
— Угу,— невежливо хмыкнул я.— Здорово. А как насчет моего собственного мира? К этому моменту хагруны, вероятно, уже начали наступление — и может быть, преуспели! Может, моя жена теперь носит цепи вместо жемчугов! — я вскочил, протопал к окну и уставился наружу.— Пока я тухну здесь, в этом сонном царстве! — Мой голос превратился в рык.
— Брайан,— негромко окликнула она меня,— Вам плохо не столько из-за угрозы вашим любимым и друзьям, сколько из-за степени отдаленности, которую обрели эти события...
Я обернулся.
— Что вы имеете в виду под отдаленностью? Барбра, мои друзья — в лапах этих человекообразных...
— Те, кто поработал над вашим мозгом, Брайан, стремились стереть эти вещи из вашей памяти. Мое мастерство действительно сумело развеять их чары, но теперь все эти события представляются вам старыми воспоминаниями, делами давно минувших дней. И кроме того, я сама дала вам команду, пока вы еще спали, чтобы смягчить боль потери...
— К черту боль потери! Если бы я не был таким идиотом, чтобы поверить Дзоку...
— Бедный Брайан. Разве вы еще не поняли, что это он одурачил вас, пока вы спали, внушив вам желание отправиться с ним в Ксониджил? Однако он сделал для вас все, что мог... по крайней мере, так говорит ваша память.
— Я бы мог забрать челнок,— мрачно произнес я.— Хотя бы вернулся домой и помог одолеть этих ублюдков.
— И все же мудрецы этих людей-мартышек из Ксо-ниджила сказали вам, что вашего мира ноль-ноль не существует...
— Они психи! — Я прошелся взад-вперед по комнате.— Я слишком многого не понимаю! Я словно бреду в темноте, постоянно стукаясь о предметы, которые не могу как следует нащупать. А теперь...— Я поднял руки и уронил их, внезапно почувствовав себя невыразимо усталым.
— У вас по-прежнему вся жизнь впереди, Брайан. Вы создадите себе здесь новый дом. Примите то, что нельзя изменить.
Я вернулся к столу и сел.
— Оливия, я не задавал Ганвор и остальным много вопросов. Не хотел возбуждать любопытство своим невежеством, а представления, внушенные мне Дзоком и его компанией, охватывают очень немногое — только азы. Полагаю, они вообразили, будто я доберусь до библиотеки и войду в курс дела самостоятельно. Расскажите мне что-нибудь об этом мире. Для начала просветите меня относительно вашей истории.
Она неожиданно развеселилась.
— Как забавно! Я должна описывать мой банальный мир так, словно это сон мечтателя. Или то, что могло произойти вместо чьей-то скучной действительности в другом мире.
Я выдавил кислую улыбку.
— Действительность всегда немного скучна для того, кто в нее вовлечен.
— Откуда начинать? С Древнего Рима? Или со Средних веков?
— Первым делом надо установить общеисторическую дату — точку, в которой ваш мир и мой разошлись. Вы упоминали империю. Какую империю? Когда она была основана?
— Ну, Французскую империю, разумеется...— Оливия моргнула, затем помотала головой.— Но в нашей ситуации ничего не «разумеется». Я говорю об империи, основанной Бонапартом в тысяча семьсот девяносто девятом году.
— До сих пор ясно,— сказал я.— У нас тоже был Бонапарт. Но его империя просуществовала недолго. Он отрекся и был сослан на Эльбу в тысяча восемьсот четырнадцатом...
— Да, но он бежал, вернулся во Францию и привел свои армии к славной победе!
Я качал головой.
— Он пробыл на свободе сто дней, пока англичане не нанесли ему поражение при Ватерлоо. Он был выслан на остров Святой Елены, где и умер несколько лет спустя.
Оливия уставилась на меня.
— Как странно... как зловеще и как странно. После великой победы при Брюсселе император Наполеон во славе своей правил в Париже двадцать три года и умер в тысяча восемьсот тридцать седьмом году в Ницце. Ему наследовал его сын Луи...
— Герцог Рейштадтский?
— Нет, герцог умер в юности, от чахотки. Луи был шестнадцатилетний мальчик, сын императора и принцессы датской.
— И его империя до сих пор существует,— задумчиво пробормотал я.
— По отречении английского тирана Георга Британским островам было позволено войти в империю как особому протекторату. После объединения Европы просвещение было принесено азиатам и африканцам. Сегодня они являются полуавтономными провинциями, управляемыми из Парижа, но со своими собственными парламентами, уполномоченными решать внутренние дела. Что до Новой Франции — или Луизианы,— эти разговоры о восстании скоро утихнут. Для рассмотрения жалоб на вице-короля прислана королевская комиссия.
— Теперь, думаю, мы абсолютно точно установили ОИД,— сказал я.— Восемьсот четырнадцатый. И похоже, с тех пор особого научно-технического прогресса у вас не наблюдалось.
Мой комментарий породил массу встречных вопросов, я ответил на них как мог подробнее. Оливия оказалась умной и высокообразованной женщиной. Ее заворожила нарисованная мной картина мира, над которым не простиралась гигантская тень Бонапарта.
К тому времени, когда я закончил, свежесть утра уступила дремотному теплу полудня. Оливия предложила пообедать, и я принял ее приглашение. Пока она возилась у дровяной плиты, я сидел возле окна, потягивая коричневое пиво из глиняной кружки, и рассматривал любопытный, отдающий анахронизмом пейзаж с его возделанными полями, покрытой битумом дорогой, лошадью, тянувшей повозку на резиновом ходу, и россыпью белых и красных точек фермерских домов по ту сторону долины. Атмосфера мира и благоденствия притупляла мое отдаленное воспоминание об угрозе Империуму, заставляя его, как и объяснила мне Оливия, казаться полузабытой историей, прочитанной давным-давно, вроде старой сказки, напечатанной в лежащей на столе книге. Я взял в руки толстый том в красном кожаном переплете и взглянул на заглавие: