Миры Роберта Хайнлайна. Книга 5
Шрифт:
Шофер опять сделал попытку вырваться, но я еще сильнее сжал ему глотку и снова ткнул пальцем под ребро. Может, палец по ощущению и не так уж похож на ствол пистолета, но какой дурак захочет проверять, так ли это. Шофер расслабился и мрачно сказал:
— Ну, уж наркотики вы мне колоть не посмеете!
— Господи, конечно же, нет! — Даже сама мысль об этом, похоже, шокировала Дака. — Ведь это было бы противозаконно! Пенни, девочка, не найдется ли у тебя булавки?
— Надо думать, найдется, Дак, — голос ее звучал удивленно.
Удивился и я. Любопытно, что она ничуть не испугалась, а я, признаться, сдрейфил.
— Вот и
Дак снова замолчал. На мгновение наступила тишина, нарушаемая лишь свистом разреженного марсианского воздуха, обтекающего корпус машины. Человек может, если, конечно, у него крепкое здоровье, пройти без кислородной маски не более двухсот ярдов. И то, если повезет. Я, помнится, читал где-то об одном случае, когда человек до того как умер, отшагал целых полмили! Поэтому я бросил взгляд на спидометр и увидел, что от Годдард-Сити нас отделяют двадцать три мили.
Пленник с трудом выдавил из себя:
— Честное слово, я ничего не знаю! Мне заплатили только за аварию.
— Что ж, придется освежить твою память. — Пандус к воротам марсианского города был прямо перед нами. Дак начал сбрасывать скорость: — Тут вам выходить, Шеф. Родж, возьми-ка ты свой пистолет и освободи Шефа от заботы о нашем госте.
— Сию минуту, Дак! — Родж протиснулся мимо меня и ткнул шофера под ребро — опять же пальцем. Я подвинулся, чтобы не мешать. Дак остановил машину у пандуса.
— На четыре с половиной минуты раньше срока, — сказал он, видно, очень довольный собой. — Отличная машина. Мне бы такую. Родж, ну-ка отклонись в сторонку, ты мне мешаешь.
Клифтон послушался, и Дак очень профессионально врезал водителю ребром ладони по шее. Тот обмяк.
— Это успокоит его на время, пока вы тут. Нежелательно, чтобы марсиане стали свидетелями подобных незапланированных событий. Сверим часы.
Так мы и поступили. У меня осталось еще три с половиной минуты.
— Вам надо войти точно в назначенное время. Минута в минуту — ни раньше ни позже.
— Понятно, — ответили хором мы с Клифтоном.
— На то, чтобы добраться до ворот, требуется секунд тридцать. Как вы хотите распорядиться своими тремя минутами?
Я вздохнул.
— Попробую привести нервишки в порядок.
— Твои нервы и так в порядке. Ты пока не допустил ни единой ошибки. Бодрись, дружище! Еще два часа — и ты окажешься на пути домой, с карманами, полными денег. Это последнее испытание.
— Хорошо бы. А были и тяжелые минуты. Послушайте, Дак…
— Что?
— Выйдем на минуточку. — Я вышел из машины и жестом попросил его отойти в сторону. — А вдруг я допущу ошибку? Там — внутри?
— Чего-чего? — Дак очень удивился, потом захохотал, как мне показалось, не очень естественно. — Никакой ошибки не будет. Пенни говорит, что ты выучил роль назубок.
— Это-то так, но вдруг…
— Никаких «вдруг» не будет. Твое состояние мне хорошо знакомо. Я чувствовал себя точно так же, когда впервые самостоятельно вел корабль на посадку. А как приступил к маневру, так тотчас забыл все тревоги — слишком уж много было дел, так что для ошибок просто не оставалось времени.
Клифтон окликнул нас, в разряженном воздухе голос его звучал глухо:
— Дак! За временем следишь?
— Времени еще навалом. Больше минуты.
— Мистер Бонфорт! — это был голос Пенни. Я повернулся и пошел к машине. Пенни вышла и протянула руку: — Удачи вам, мистер Бонфорт.
— Спасибо, Пенни.
Родж пожал мне руку, а Дак хлопнул по плечу:
— Осталось сорок пять секунд. Пора двигаться!
Я кивнул и стал подниматься по пандусу. Оставались еще секунда-другая, когда я достиг верха, ибо могучие створки ворот откатились, как только я к ним приблизился. Я глубоко набрал в грудь воздуха… и проклял эту кислородную маску.
А потом я шагнул на сцену.
Сколько бы раз в жизни вы ни выходили на сцену — неважно, все равно в минуту, когда делаешь первый шаг, когда занавес поднимается и начинается премьера, у вас захватывает дух и замирает сердце. Да, конечно, ты знаешь свой текст. Конечно, ты просил помощника режиссера рассчитать все до точки с запятой. Конечно, ты уже сотни раз выходил на сцену. Неважно. Когда ты делаешь этот первый шаг и знаешь, что все глаза направлены на тебя, что все ждут твоего первого слова, первого жеста, может быть, даже ждут, чтобы ты ошибся, произнося свой монолог, тогда, дружище, ты ощущаешь все это всем своим естеством. Вот почему в театре необходимы суфлеры.
Я поднял глаза, увидел свою публику — и мне захотелось бежать со всех ног. Впервые за тридцать лет я почувствовал острый страх перед сценой.
Члены Гнезда заполнили все видимое мне пространство. Передо мной лежала узкая свободная дорожка, а по обеим сторонам — тысячи марсиан, стоявших плотно, как спаржа на грядке. Я помнил, что первым делом обязан пройти по самой середине дорожки до ее дальнего конца, туда, где начинается пандус, ведущий во Внутреннее Гнездо.
Я не мог сделать ни шагу. Тогда я сказал себе: «Слушай, парень, ты же не кто иной, как сам Джон Джозеф Бонфорт! Ты бывал тут десятки раз. Этот смешной народец — твои друзья. Ты находишься тут потому, что захотел этого сам, и потому, что они захотели того же. А раз так — шагай-ка ты по этой дорожке. Ать-два! Ать-два! Ну — вперед и до упора!»
Я снова стал Бонфортом. Я был дядюшка Джо Бонфорт, весь нацеленный на то, чтобы проделать все, что должно быть проделано ради чести и благосостояния моего народа и моей планеты и ради моих друзей-марсиан.
Я снова набрал в легкие побольше воздуха и сделал свой первый шаг.
Глубокий вдох спас меня — он донес до моего носа божественное благоухание марсиан. Тысячи тысяч марсиан, плотно прижатых друг к другу, пахли так, будто кто-то вдребезги разбил поблизости целый ящик духов «Страсть в джунглях»! Уверенность в том, что я чувствую именно этот аромат, была так сильна, что я непроизвольно обернулся, надеясь увидеть рядом с собой Пенни. Мне даже почудилось, что она ободряюще сжала мою ладонь.