Миры Роберта Хайнлайна. Книга 8
Шрифт:
Хитроумный план померк в голове юноши — он с самого начала был нелеп. Торби мог решиться поселиться на незнакомой планете, но Мата не была фраки.
Доктор Мейдер продолжала:
— Все устроила старший офицер, — она невесело улыбнулась. — Она была рада избавиться от меня. Я даже надеяться не могла, что у нее что-то получится: я хорошо помню, с каким трудом мне удалось попасть на «Сизу»; полагаю, за этим стоит какая-то сделка, о которой бабушка не упоминает. Итак, я покидаю вас… и мне вновь предстоит полная изоляция на женской половине. Не беда: я потрачу это время на обработку полученных мною данных.
Эти слова напомнили Торби о том, что Маргарет может встретиться на женской половине
— Я знаю, Торби. Я услышала об этом печальном деле гораздо раньше, чем ты.
— Маргарет, вы когда-нибудь сталкивались с подобной нелепицей?
Она замялась.
— Да, мне нередко доводилось слышать и о еще более глупых вещах.
— Но ведь ничего такого не было! И если Мата захотела, то почему бабушка не пошла ей навстречу… вместо того, чтобы отправлять девушку к чужим людям?
Женщина-фраки улыбнулась.
— Это самое необычное признание в любви, какое я когда-либо слышала, Торби.
— Вы могли бы отнести ей записку?
— Если ты хочешь передать свои уверения в вечной любви или что-нибудь в этом духе, то нет, не могу. Бабушка сделала для своей внучки самое лучшее, что было в ее силах. Сделала это быстро, с любовью и мудростью. Сделала это, исходя из интересов Маты, а не сиюминутных потребностей «Сизу», ведь Мата была превосходным стрелком. Бабушка, как и подобает старшему офицеру, исходила из высших соображений; она обдумала глубинные общие интересы и решила, что они перевешивают потерю одного стрелка. Я проникаюсь все большим уважением к бабушке, ведь, между нами, я и на старости лет остаюсь глупой девчонкой, — она вдруг улыбнулась. — Лет через пятьдесят Мата тоже примет подобное мудрое решение. Семья «Сизу» — очень крепкий клан.
— Провалиться мне на месте, если я что-нибудь понимаю!
— Это оттого, что ты почти такой же фраки, как и я… и не имеешь моей подготовки. Торби, о большинстве вещей можно говорить, плохи они или хороши, только зная истинную их подоплеку; сами по себе плохи или хороши многие вещи. Поступки, которые квалифицируются в определенном обществе как правильные или неправильные, действительно являются именно таковыми. Возьмем такой обычай Людей, как экзогамия. Ты, вероятно, думаешь, что это способ уменьшить опасность мутаций. По крайней мере, в корабельной школе вас учили именно так.
— Конечно. И потому я не могу понять, зачем…
— Секундочку. Ты не можешь понять бабушкиных возражений. Но для Людей чрезвычайно важно устраивать браки между членами экипажей разных кораблей. И не в генах дело — они имеют второстепенное значение, — а в том, что корабль слишком мал, чтобы быть устойчивым изолированным обществом. Корабли должны постоянно обмениваться идеями и достижениями, иначе тот же «Сизу», да и сама культура Людей погибнут, так что закон соблюдается строжайшим образом. Малейшее отступление от закона — то же самое, что крохотная пробоина в борту корабля, появление которой ведет к гибельным последствиям, и устранить их можно лишь самыми решительными мерами. Ну… теперь ты понимаешь?
— Э-э… нет, не думаю.
— Сомневаюсь, что сама бабушка отчетливо понимает это; она лишь знает, что хорошо и что плохо для Семьи, и действует дальновидно и решительно. Ты все еще хочешь отправить записку?
— Ну, что ж… не могли бы вы передать Мате, что мне очень жаль — нам не удалось попрощаться.
— Ммм… хорошо.
— Вот и отлично.
— Теперь чувствуешь себя лучше?
— В общем, да… ведь вы говорите, что так будет лучше для Маты, — Торби внезапно взорвался: — Но, Маргарет, я не понимаю, что творится со мной! Мне казалось,
Лицо собеседницы внезапно омрачилось.
— Ты уже был свободен. И эту дурную привычку трудно преодолеть.
— Как вы сказали?
— Тебе довелось испытать серьезные потрясения. Твой приемный отец — я имею в виду первого, Баслима Мудрого, — купил тебя и усыновил, дав тебе такую же свободу, какой пользовался и сам. И вот теперь второй твой отец, поступая из самых лучших побуждений, усыновил тебя и тем самым сделал тебя рабом.
— Что вы, Маргарет! — возразил Торби. — Как вы можете такое говорить?
— Если ты не раб, то кто же?
— Ну, я — Вольный Торговец. Во всяком случае, отец надеется, что я смогу им стать, если мне удастся избавиться от моих привычек фраки. Но я не раб. Люди свободны. Семья состоит из свободных Людей.
— Все вместе вы свободны… но не по отдельности.
— Что вы имеете в виду?
— Люди свободны. Это составляет главный предмет их гордости. Любой Торговец скажет вам, что именно свобода делает Людей Людьми и отличает от фраки. Люди свободны, странствуя средь звезд и нигде не пуская корней. Столь свободны, что превращают свой корабль в суверенное государство, которое никого ни о чем не просит, странствует, где хочет, дерется с любым врагом, не нуждается ни в каком пристанище, не вступает ни с кем в союз, который бы его не устраивал. О да, Люди свободны! Старушка Галактика еще не ведала такой полной свободы. Общество, насчитывающее менее сотни тысяч человек, царствует в пространстве в четверть миллиарда кубических световых лет, и эти люди совершенно вольны двигаться в любую сторону в любое время. Такой культуры не было никогда и, быть может, не будет. Свободны как само небо… более свободны, чем звезды, поскольку те движутся твердо установленными путями. Да-да, конечно, Люди свободны! — Женщина некоторое время молчала. — Но какой ценой куплена эта свобода?
Торби заморгал.
— Я скажу тебе. Нет, бедность тут ни при чем. Такого высокого уровня жизни, как у Людей, история еще не знала. Доходы от вашей торговли просто баснословны. За них не приходится платить ни физическим, ни душевным здоровьем. Мне не доводилось видеть общества, в котором болели бы так мало. Не приходится платить и счастьем либо самоуважением. Но ваше счастье полно самодовольства, а гордыня почти греховна — разумеется, гордиться вам есть чем. Но за свою беспрецедентную свободу вы платите… самой свободой. Нет, я не говорю загадками. Люди свободны… за счет потери личной свободы каждого из вас, и капитан со старшим офицером отнюдь не являются исключением: они лишь еще более несвободны, чем кто бы то ни было из вас.
В ее словах звучала неподдельная ярость.
— Как мы можем быть свободными и несвободными одновременно? — возразил Торби.
— Спроси Мату. Торби, ты живешь в стальной темнице, вне которой ты проводишь не более нескольких часов за много месяцев. Правила внутреннего распорядка на корабле значительно строже, чем в любой тюрьме. То, что целью этих правил является сделать вас всех счастливыми — и они это делают, — сейчас неважно. Вы должны повиноваться им. Вы спите, где прикажут, едите по звонку и только то, что предложат, — и совершенно несущественно, что пища вкусная и качественная, важно то, что вас не спрашивают, чего вы хотите. Девяносто процентов времени вы делаете то, что вам прикажут. Вы так стиснуты правилами, что большая часть того, что вы говорите, — не живая речь, а предписанный ритуал. За целый день можно не произнести ни одной фразы, которой не было бы в законах «Сизу». Верно?