Миры Роберта Шекли. Книга 4
Шрифт:
– Но это правда. Вы непременно умрете.
– Да, непременно...
– сказал Лумис. Он курил и думал. Потом вдруг лицо его просветлело.
– Кажется, нам действительно необходимо слияние!
– Ну наконец-то!
– Через каких-нибудь девять лет.
– Да вы что!
– возмутился Кромптон.
– Значит, по-вашему, я девять лет буду околачиваться на этой потешной планете в ожидании вашего решения?
– А что вам еще остается?
– резонно заметил Лумис.
– Ну же, старина, не будем ссориться. Я не раз на собственном опыте убеждался, что в конце концов все устраивается само собой, если не обращать ни на что внимания и продолжать заниматься своим делом. Пойдемте со мной, Элистер, я хочу узнать ваше мнение кое о чем.
Он повел Кромптона вниз по лестнице в подвал, в свою мастерскую. В углу находилось сооружение, слегка напоминавшее электронный орган. Он был оснащен множеством рычажков, кнопок и ножных педалей и слегка походил на кабину старинного "Боинга-747". Возле него стояла маленькая скамеечка. Лумис сел и включил ток.
– Это машина самовыражения Вурлитцера-Венко, - объяснил он Кромптону и передвинул несколько рычажков.
– Я включил ее и настроил на определенную тональность. Оранжевый и желтый цвета на стене означают, что основная тема композиции - это глубокая жалость к себе. Машина сейчас разработает музыкальное и поэтическое оформление этого настроения и воспроизведет свои стихи в левом нижнем углу большого экрана. Слушайте же и смотрите, Элистер.
Лумис зарядил машину эмоциями, и та перевела их в цвета, формы, ритмы, напевные стихи, в танцевальные па, исполняемые изящными марионетками, в веселые ритмичные песенки и страстную декламацию, в просторы серого океана и черной ночи, в кроваво-красные закаты, сливающиеся с брызгами смеха и сотрясаемые приступами бессильного гнева. Туманные многокрасочные сцены проходили одна за другой, наполненные призрачными людьми, которые разыгрывали какие-то странные драмы; в этой разношерстной репрезентальгии - так называлось это действо - ощущались наивные детские мечты, первые смущенные сексуальные желания, занудные школьные годы, первая любовь во время каникул и многое, многое другое. Все это было сплетено и закручено с помощью самых разнообразных художественных средств (кроме скульптур из мыльных пузырей - новшества, доступного только последней, пятой модели машины Вурлитцера-Венко) и завершалось блистательным парадоксальным финалом, в котором все разрозненные элементы выстраивались в стройный ансамбль различных человеческих качеств и создавали выпуклый образ личности, но не сливались в нем полностью, а подчеркивали и оттеняли друг друга, ярко высвечивая тем самым собственную неповторимость. На этом все кончилось, но два человека оставались молча сидеть на своих местах. Наконец Лумис не выдержал.
– Как вам это понравилось? Будьте предельно искренни - тут вежливость ни к чему.
– Ну что ж, - ответил Кромптон, - должен сказать, что точно в такие же игры играют на всех машинах самовыражения.
– Понятно, - холодно отозвался Лумис, и его душевная боль отразилась лишь в том, что он принялся терзать свой нос.
Он еще помолчал в мрачном раздумье. Но затем, оживившись, сказал:
– А, к черту! Это же всего лишь хобби! Я просто развлекаюсь тут. Но как любитель я все-таки кое-чего достиг, вы не находите? Давайте иногда встречаться, выпивать вместе, а? Сколько вы еще здесь пробудете?
– Ровно столько, сколько понадобится для реинтеграции, - ответил Кромптон.
– Тогда это надолго, - заметил Лумис.
– Потому что я остаюсь тем, что я есть.
Он опять повернулся к машине и сыграл веселую пьеску из звуков, запахов и образов похоти, алчности и опьянения. Кромптон ушел, не дожидаясь репризы.
Глава 7
Он бесцельно брел по улицам, пытаясь сообразить, что же теперь предпринять. Его блестящий план рухнул бесповоротно. Ему и в голову не могло прийти, что Лумис, несчастная и далеко не лучшая часть его самого, предпочтет идти своим путем.
Он заставил себя сосредоточиться и окликнул такси. Это оказался шестиногий полуробот "Форд Супергризер", модель ХФК с желудком емкостью 240 кубических дюймов и полусферическими почками. Кромптон сунул ноги в стремена, запихнул в псевдоводителя адрес отеля и безутешно привалился к поношенной луке седла. Неожиданно, какими-то запутанными путями, пришло горькое озарение: лучше уж бездумный разврат, чем собственные вечные, изматывающие душу страдания. К глазам подступили слезы.
Такси скакало по забитым толпами народа улицам Ситесфа. Кромптон, погруженный в свое горе, даже не заметил Тестерианскую похоронную процессию, возглавляемую самим трупом, облаченным в веселый разноцветный костюм арлекина; плавники покойника то и дело оживали, когда шедшие за ним священники-техники пропускали через него электрический ток.
Такси подъехало к отелю "Грандспрюиндж", но Кромптон распорядился следовать дальше. Им овладело какое-то беспокойство, охота к перемене мест по-видимому, от сознания собственной беспомощности и беззащитности. Хотя обычно он полностью контролировал себя - таков был его характер, обязательный и строгий, - сейчас он решил, что может позволить себе какое-нибудь безумство.
– Вы случайно не знаете, - обратился он к такси, - где находится "Притон духонастроев"?
Такси, хотя и было полуроботом и не обладало разумом в обычном смысле слова, тотчас развернулось на 180 градусов и по узкой аллее довезло Кромптона до лавки, над которой мигала неоновая вывеска "ДУХОНА-СТРОИ ДЖО".
Кромптон слез с такси и расплатился. Он вошел в лавку в легкой лихорадке предвкушения. Ему пришлось напомнить себе, что он не совершает ничего предосудительного. Но в то же время он прекрасно осознавал, что обманывает сам себя.
Хозяин, потный лысый толстяк в нижней рубахе, оторвался от комикса ровно настолько, чтобы указать ему свободную кабинку. Кромптон зашел в нее и сбросил с себя одежду, оставшись в одном белье. Потом, тяжело дыша, прикрепил электроды к положенным точкам на лбу, руках, ногах и груди.
– Все в порядке, - сказал он.
– Я готов.
– О'кэй, - сказал толстяк.
– Вы знаете правила. Вы заказываете по одному номеру из колонки А и из колонки Б. Сегодняшнее меню висит на стене.
Элистер просмотрел меню.
– Колонка А - состояние духа. Я, пожалуй, возьму номер пятый "Мужественное самообладание". Или лучше шестнадцатый - "Отважная беспечность", как вы думаете?
– Шестнадцатый сегодня немного жидковат, - сказал хозяин.
– Я бы на вашем месте остановился на пятом. Или попробуйте семнадцатый - "Сатанинское коварство", очень пикантно, со специально подобранными восточными ингредиентами. Могу порекомендовать еще двадцать третий - "Всепрощающее сострадание".
– Пусть будет пятый, - решился Кромптон.
– Теперь колонка Б. Содержимое духа. Мне нравится номер двенадцать: "Компактные логичные мыслеформы, украшенные мистической интуицией и сдобренные искрящимся пикантным юмором".
– Да, это хорошая штука, - согласился толстяк.
– Но позвольте предложить вам подготовленный специально для этого вечера сто тридцать первый номер:
"Вдохновляющая ассоциация с бледно-розовыми кисельными видениями, приправленными юмором и пафосом". Или наш знаменитый семьдесят восьмой: "Постельные откровения ветреницы - в шутку и всерьез".