Миры Роджера Желязны. Том 21
Шрифт:
— Сейчас нас через мою карту видит все семейство. Теперь тебе ни за что не избавиться от меня, не раскрыв своих истинных замыслов перед остальными. Значит, даже если я погибну, я все равно сдержу клятву.
— Я тебя понял, — ответил я. — А если тебя прикончит кто-то другой? А потом — меня? Кто останется? Джулиан, Бенедикт, Рэндом и девочки. И кто же будет сражаться на баррикадах? Девочки? Чем дальше, тем веселее — для того, кто стоит за всем происходящим. Кто только мог до такой ерунды додуматься, вот интересно!
— Я! — рявкнул Джерард. — Я один! — И я почувствовал, как он еще сильнее сжал пальцы, как напряглись его мышцы. — Просто ты, как всегда,
— Я не виноват, Джерард! — только и успел выкрикнуть я, а он уже поймал меня, верзила поганый, и оттащил от края обрыва. Проволок по щебню и поставил на ноги. А сам как ни в чем не бывало зашагал к лощинке, где мы с ним дрались. Мы оба подобрали с земли свои вещи.
Застегивая пряжку широкого ремня, Джерард стрельнул в меня взглядом и буркнул:
— Разговор окончен.
— Идет.
Я поплелся к лошадям. Вскоре мы уже продолжали путь.
Родник в роще заливался веселыми трелями. Солнце поднялось довольно высоко, и его лучи пробивались сквозь густую листву деревьев. Трава еще не высохла от росы. Ее капельки сверкали и на пластах дерна, которые я нарезал на месте могильного холмика.
Я принес захваченную из Амбера лопату и разрыл могилу. Не говоря ни слова, Джерард помог мне вытащить тело Кейна и перенести на расстеленный на земле кусок грубого холста. Этим холстом мы обернули труп брата и зашили широкими небрежными стежками.
— Корвин! Посмотри! — сдавленным шепотом проговорил Джерард и схватил меня за локоть.
Я посмотрел туда, куда он показывал, и окаменел. Мы оба, не в силах пошевелиться, не могли отвести глаз от дивного зрелища. Это был он, окруженный тончайшей белесой дымкой, отчего казалось, что одет он в какую-то ткань, а не в шкуру, украшенную длинной гривой. Его крошечные копытца казались золотыми, таким же казался и длинный витой рог на гордо посаженной голове. Когда он поднял голову и посмотрел в нашу сторону, мы увидели его глаза — яркие, лучистые, изумрудно-зеленые. Пару мгновений чудный зверь простоял, как и мы, не двигаясь. А потом взволнованно трижды ударил по камню правым передним копытцем, подпрыгнул и исчез, растаял, как снежинка, — может быть, ускакал в лес, что тянулся вправо от поляны.
Я опрометью побежал к камню, на котором только что стоял единорог. Рядом с камнем во мху виднелись следы острых копыт.
— Значит, мы действительно видели его… — пробормотал Джерард.
— Что-то видели, точно. Прежде тебе доводилось?..
— Нет. А тебе?
Я покачал головой.
— Джулиан божится, что один раз видел его, — сказал Джерард. — Издалека вроде бы. Говорит, что гончие не стали за ним гнаться.
— Какой же он красивый — шелковый хвост, золотые копытца…
— Да. Отец всегда говорил, что встреча с ним — добрый знак.
— Я бы тоже не отказался ее так расценить.
— Странное время он выбрал для появления… столько лет…
Я снова кивнул.
— Может, тут есть нечто особенное? Ну, он все-таки наш покровитель и все такое прочее… Может быть, мы что-то должны сделать?
— Может, и должны, но мне отец ничего про это не говорил, — ответил я и осторожно погладил камень, на котором стоял единорог. — Если тебе не безразлична наша судьба, если ты в силах подарить нам свою милость, благодарю тебя, единорог, — сказал я. — Но даже если это не так, благодарю тебя за то, что ты своим появлением озарил нашу жизнь
Мы ушли от камня и попили воды из родника. Взвалив нашу скорбную ношу на спину вьючной лошади, мы повели коней под уздцы и сели верхом только тогда, когда ушли далеко от поляны, где после нашего ухода стихло все, кроме поющего ручья.
Глава 6
Жизнь полна неожиданностей, но надежда никогда не покидает нас окончательно, даже тогда, когда мы на волосок от гибели, и как славно, когда жаровни, под которыми не то погасили, не то забыли развести огонь, остаются далеко позади… Вот такие мудрые житейские истины бродили у меня в голове к вечеру, нежимые духом творческого вдохновения.
Все семейство собралось в библиотеке. Я сел на краешек широкого письменного стола. Рэндом расположился на стуле справа от меня. Джерард стоял у противоположной стены, внимательно разглядывая развешанное по стенам оружие, а может, рассматривал гравюру Рейна, на которой был изображен единорог. Ни Джерард, ни мы с Рэндомом не обращали никакого внимания на Джулиана — этот развалился в мягком кресле около стеллажей, сложив руки на груди, вытянув и скрестив ноги и глубокомысленно рассматривая свои ботинки. Фиона, стройная красотка (ростом в пять футов и два дюйма), не сводила с Флоры зеленых глаз, а та пожирала ее своими необычайно синими. Сестры о чем-то сплетничали у камина, и волосы Фионы горели не менее ярко, чем пламя, мерцали и переливались. Глядя на Фиону, я испытывал ощущение, подобное тому, что испытывает скульптор, закончив работу, когда он складывает инструменты, отходит от своего творения, изучает издали, улыбается и начинает задавать себе все новые и новые вопросы. То местечко, куда «скульптор» умело надавил пальцем и сотворил ямочку над ключицами, всегда восторгало меня как изюминка творения — особенно тогда, когда Фиона насмешливо или надменно запрокидывала голову, глядя на нас остальных как бы сверху вниз.
Почувствовав, видимо, что я на нее смотрю, она едва заметно улыбнулась — гордячка, ясновидица, она прекрасно знала, что хороша собой, и мой взгляд ее нимало не смутил. Ллевелла устроилась в углу и притворялась, будто читает книгу. Она стояла к нам спиной. Зеленоватые волны ее волос чуть-чуть не доплескивались до побережья — высокого темного воротника платья. Что означала ее любовь к уединению — сознательное отчуждение или элементарную осторожность, — этого я никогда понять не мог. Может, и того, и другого было понемножку. Ллевелла редко наведывалась в Амбер.
…Вот как раз признание того факта, что мы как семья скорее представляем собой собрание индивидуальностей, а не клан родственников, и привело меня к кое-каким выводам, и выводы эти вызвали горячее одобрение Рэндома. А мне нужно было ото всех что-то такое, что даже выше родственных отношений, мне нужно было общее желание сотрудничать, соучаствовать.
Повеяло родным и близким. Любимый голос проговорил: «Привет, Корвин» — ко мне шла Дейрдре. Я протянул руку, сжал ее тонкие пальцы, поднес к губам. Дейрдре сделала еще один шаг ко мне — это было похоже на первое па какого-то старинного танца. Когда она остановилась, витраж решетчатого окна у нее за спиной обрамил ее головку и плечи, а богатый ковер на стене слева, казалось, еще ярче заиграл красками. Так и было задумано, не иначе. Но все равно эффектно, ничего не скажешь. В левой руке у Дейрдре была моя карта. Все смотрели на нас, а Дейрдре улыбалась, улыбалась, как Мона Лиза, у которой в руках автомат.