Миры Роджера Желязны. Том 6
Шрифт:
Заварив кофе и вернувшись в комнату, священник обратился к Питу Сэндзу:
— Как насчет партии в покер? Втроем, конечно, не совсем то, но мы могли бы сыграть по маленькой — на старые медные центы.
— О'кей, — кивнул Пит.
Пока он ходил за колодой и коробкой фишек, Абернати придвинул к столу три стула: самый удобный — для Лурин Рей.
— Только никакой болтовни во время игры! — строго приказал Пит своей подружке.
Когда карты были розданы, снаружи донесся колокольчик коровы, которая тащила тележку Тибора Макмастерса. Снаружи было темно, и дорогу перед тележкой освещала ее единственная фара.
Корова остановилась у двери, и Абернати торопливо положил свои карты на стол.
— Пойду открою, — сказал он.
Он вскочил, чтобы впустить внутрь прославленного художника, работавшего на Служителей Гнева.
Сидя на тележке, Тибор Макмастерс наблюдал за игрой и дивился происходящему. Игроки постоянно что-то приговаривали — каждый произносил свой неповторимый набор фраз, которые, как быстро заметил калека, большого смысла не имели — были скорее просто междометиями, шумовым оформлением игры. Все внимание игроков было сосредоточено на картах, однотипные реплики служили средством еще больше углубиться в игру.
Переговорить с христианским священником Тибору удалось лишь во время небольшого перерыва.
— Святой отец, — сказал он, неприятно удивившись нервической визгливости своего голоса.
— Да, я слушаю, — отозвался Абернати, пересчитывая голубые фишки.
— Наверно, вы уже слышали, что я должен направиться в Странствие.
— Слышал, слышал.
Тут Тибор произнес заранее продуманную фразу, каждое слово которой было десять раз взвешено:
— Сэр, если я перейду в христианство, мне не понадобится совершать Странствие.
Беспечный вид разом слетел с Абернати. Он быстро поднял глаза на Тибора, оглядел его цепким взглядом и спросил:
— Вы что, до такой степени боитесь?
Теперь и остальные уставились на Тибора он ощутил на себе неподвижные изучающие взгляды Лурин Рей и Питера Сэндза.
— Да, — ответил он предельно просто.
— Зачастую, — произнес Абернати, беря новую колоду и начиная энергично тасовать ее, — опасения и страх суть только проявления нашего скрытого чувства вины — весьма косвенное проявление.
Тибор на это ничего не сказал. Он ждал более отчетливой реакции, внутренне приготовившись выслушать любые неприятные слова — и выслушивать их, быть может, довольно долго. Священники народ странный, и весьма болтливый. В особенности христианские священники.
— В вашей Церкви Служителей Гнева, — сказал Абернати, — не существует традиции публичной или тайной исповеди.
— Вы правы, не существует. Однако…
— Я не намерен оспаривать решения вашей церкви или сманивать на свою сторону ее прихожан, — твердым тоном продолжил Абернати — с металлическими нотками в голосе. — Вы служите отцу Хэнди, а стало быть, он волен посылать вас, куда ему заблагорассудится.
— А вы вольны подчиниться ему или оставить службу, — добавила Лурин. — Отчего бы вам просто не уйти со службы?
— Куда мне уйти? — спросил Тибор. — На все четыре стороны? В безвоздушное пространство?
— Христианская церковь, — вещал Абернати, — всегда готова принять в свое лоно любого человека. Вне зависимости от состояния его души и внутренней готовности к глубокому восприятию нашей веры. Достаточно лишь желания принять христианство. Но в данном случае — а сейчас я говорю не от себя лично, а как рупор божественного голоса, — я подозреваю, что, открывая двери нашей церкви, я дам вам возможность увильнуть от исполнения вашего духовного долга… Или, если говорить предельно точно, дам вам возможность осознать самому и признаться в том мне, что в глубине души вы пестуете желание увильнутьот исполнения своего духовного долга.
— Но это же долг перед ложным учением! — удивленно запротестовала Лурин Рей. Ее темно-рыжие брови недоуменно взлетели. Она обратилась к Тибору: — Похоже, перед нами проявление солидарности всех священников. Что-то вроде «профессиональной этики».
Она рассмеялась.
— Почему вы не захотели встретиться со мной на исповеди, в храме? — спросил Тибора Абернати. — Вы имеете право исповедоваться мне, даже не будучи христианином. Одно с другим не связано, как подчеркивали отцы нашей церкви.
Тибор лихорадочно соображал, боясь ляпнуть что-нибудь неподобающее, и наконец проронил с предельной осторожностью:
— Я, знаете ли… Словом, я не нашел, в чем мог бы исповедоваться.
— В чем признаться — всегда найдется, — изрекла Лурин. — Святой отец вам подскажет. Даже подхлестнет.
Ни Абернати, ни Пит Сэндз не сказали на это ни слова. Но по тому, как они в унисон молчали, можно было решить, что они согласны со словами девушки.
Тибор подумал: «Наверное, святой отец — профессионал в своем деле, понаторел в искусстве исповедовать. Хорошие адвокаты или доктора умеют разговорить своих клиентов; вот и святой отец мастак вытягивать из души человеческой самое сокровенное. Будет вести потихоньку, направлять, подсказывать. Дойдет до самого потаенного, донырнет до самой глубины твоей души… Пожнет там, где не сеял».
— Позвольте мне хорошенько обдумать это, — произнес Тибор.
От его первоначальной решительности мало что осталось. Планы переметнуться в христианство, дабы избежать предстоящего вскоре Странствия, сама мысль о котором заставляла шевелиться волосы на голове, — эти планы теперь показались ему опрометчивыми, уступив место жестоким сомнениям, касавшимся самих основ его ренегатского решения. К величайшему изумлению Тибора, то, что виделось ему ловким выходом, было встречено в штыки и признано недопустимым именно тем человеком, которому это решение Тибора больше всех на руку, — не считая, конечно, самого Тибора. А почему это было бы так выгодно священнику христианской церкви… ну, это без слов ясно всем присутствующим.
Исповедоваться? Да не ощущал он никакой вины за собой — и жало смерти не маячило перед ним. Все, что он ощущал в последнее время, так это растерянность и страх. И ничего более. Естественно, он жутко и даже патологически боялся Странствия, предпринять которое ему не столько посоветовали, сколько приказали. Но при чем тут скрытая вина, якобы являвшаяся косвенной причиной преувеличенного страха?! Вот они, средневековые логические фортели ветхой церкви!.. А впрочем, впрочем… Тибор нехотя признался, что в этой мысли Абернати что-то есть. Хотя — как знать? — быть может, он просто ошарашен неожиданностью этой версии, и она кажется ему верной исключительно благодаря своей неожиданности.