Мисс Моул
Шрифт:
– И это хорошо, – пробормотала Ханна, бросив взгляд на англиканскую церковь в доках.
Не было времени пойти вокруг холма, чтобы полюбоваться на реку; придется спуститься по Чаттертон-стрит, мимо поворота на Ченнинг-сквер, где Ханна может столкнуться с миссис Виддоуз. Впрочем, риск невелик: бедняжка, должно быть, дремлет у очага в заставленной мебелью гостиной, в то время как женщина, которую вдова уволила с прискорбным пренебрежением – прекрасное слово, хотя Ханна так толком и не научилась его правильно произносить, – участвует в красочном карнавале природы. Мисс Моул сознавала, что ее вклад в праздник скорее духовный: в ее внешности не было ничего, что украсило бы пейзаж, поскольку ее платья всегда отличались практичным оттенком, но она держала
Узкая дорожка, по которой она спускалась, расширялась на перекрестке, встречаясь с другими. Величественная Авеню находилась по левую руку; еще одна дорога, затененная деревьями, вилась вверх от реки; справа широкая тропа огибала край Даунса, куда можно было попасть, поднявшись прямо на пригорок, а концы всех этих путей стягивались в единый узел у питьевого фонтана для людей и животных.
Трудно было поверить, что неподалеку раскинулся большой город. Местность располагала к отдыху и чинным прогулкам, здесь семенили змейкой вереницы старшеклассниц, поскольку пристойное воспитание, помимо прочего, предполагало наслаждение природными красотами, и неспешно прохаживались в тени деревьев благородные леди в маленьких шляпках и платьях с турнюрами. Здесь не было места столкновению нового и старого, ветхости с роскошью, и Ханна, возможно, меньше любила бы эту часть Верхнего Рэдстоу, даже несмотря на деревья, если бы та не выросла на месте более древней и если бы Ханна не знала, что до скромной на первый взгляд, но дикой в своей первозданности земли на том берегу реки, таящей скальное основание под упругим дерном, рукой подать.
Даунс не считался загородом, но очень походил на сельскую местность. Его ровные луга простирались, насколько хватало взгляда, обрамленные с трех сторон домами и дорогами, а с четвертой – обрывистым берегом; на равнине там и сям встречались огромные деревья и старые кусты терна. Вязовая аллея вела прямиком к дому Лилии, и, шагая в пестрой тени листвы, Ханна слышала цокот копыт, скрип кожи и звяканье металла и думала, как все это вписывается в пестрый характер Даунса: и всадники (наверняка на наемных лошадях), и овцы (наверняка с грязными боками), усердно пасущиеся на травке, и пинающие футбольный мяч юноши, в чьих голосах слышался сильный рэдстоуский акцент. И всегда, казалось Ханне, даже если идет дождь, облака над этим местом проплывают выше, чем где-либо в мире; она слышала, как Лилия хвасталась, что за исключением суббот и воскресений вид из ее окон напоминает частный парк. К сожалению, дом Лилии, который уже мелькал красными и белыми пятнами за деревьями, невозможно было принять за образчик прекраснейших загородных особняков Англии. Его построили по заказу отца Эрнеста под конец жизни старика, и попытка возвести нечто вроде небольшой елизаветинской усадьбы споткнулась о решимость заказчика не допустить сомнений относительно его происхождения, поэтому под плоским фронтоном верхнего этажа нижний выпирал эркерами и парадным крыльцом. Черепица была ярчайшего оттенка алого, какой только можно купить за деньги, а кирпичную кладку скрывал слой белоснежной штукатурки. Сад отделялся от дороги широкой лужайкой, огороженной столбиками с цепями, и откровенный намек на то, что территории сада Спенсер-Смитам и так хватает с лихвой, бессовестно истолковывался мальчишками как приглашение покачаться на цепях. Даже в Лилиной бочке меда есть ложка дегтя, подумала Ханна, и ослепительно улыбнулась напрягшемуся в ожидании нагоняя маленькому хулигану, а потом неожиданно для себя еще и весело подмигнула ему и шагнула в ворота, за которыми ее встретило сияние белизны, красного и желтого.
На ступеньках не было ни пятнышка грязи, дверной молоток сверкал на солнце, хризантемы в горшках, расставленных на крыльце ярусами, так и манили, и Ханна только успела сунуть нос в цветок, наслаждаясь его горьковато-сладким запахом, как дверь открылась. С точки зрения горничной, это было плохое начало, и то ли в наказание, то ли быстро оценив, какое место посетительница занимает в свете, она отвела Ханну в маленькую комнатку нежилого вида. Здесь смиренные просители сидели на краешке стула; здесь же хранились книги, неподходящие для библиотеки Спенсер-Смитов. Мисс Моул подумала, что классики наверняка выставлены на виду, чтобы создать выгодное впечатление о хозяевах, а сюда сослали томики с книжных развалов, детскую литературу и произведения писателей, в чьей известности и благонадежности хозяйка дома сомневалась.
Ханна взяла книгу и приготовилась ждать, но Лилия, видимо, предпочитала не тянуть, если ее ждали дурные вести, и, тактично выразив неудовольствие, что кузину оставили в нетопленой комнате, привела мисс Моул в светлую из-за обитой веселеньким кретоном мебели, разожженного камина и яркого солнца гостиную, жизнерадостно поинтересовавшись, неужели гостье дали полдня выходного.
– В каком-то смысле у меня действительно выдался свободный денек. И прекрасный, надо сказать! Такие дни помогают пережить зиму, как говорится. Миленькая гостиная, кстати. Как видишь, Лилия, в моем мире все хорошо.
– Рада слышать, – сдержанно ответила миссис Спенсер-Смит. Обладая некоторым опытом, она настороженно относилась к ситуациям, когда у Ханны вдруг возникало приподнятое настроение. – Останешься на чай?
– Раз ты так настаиваешь, дорогая, конечно, останусь. Для меня течение времени остановилось, и о нем напоминает лишь голод, но существует множество способов обмануть желудок. Если проваляться в постели до десяти, то на одной чашке чая можно протянуть до середины дня; а если ты сейчас бесплатно меня накормишь, то я окажусь в кровати с книжкой еще до того, как приступ голода успеет возобновиться.
– Вот только ради бога, – проворчала Лилия, позвонив в колокольчик, – не мели подобной чепухи при Мод, когда она будет подавать чай. А потом тебе придется объяснить, что ты имела в виду.
– Я имела в виду, – продолжила Ханна, когда запрет на разговоры был снят, – что сейчас у меня перерыв между ролями, как мы говорим в театре. Обрати внимание на местоимение «мы», Лилия. Да, однажды я играла на сцене, изображала женщину из толпы. И мне разрешили остаться в своей одежде.
– Тогда на твоем месте я бы не стала упоминать такую деталь, – скривилась Лилия. – Как ты могла! Впрочем, вряд ли это было на самом деле. А если действительно было и ты продолжаешь вести такие речи, только подумай, что с тобой станет?
– Это была толпа добродетельных горожан, – слабо воспротивилась Ханна, – по сюжету пьесы мы освистывали злодея. О большем не спрашивай. Я освистывала неделю, а потом в соседнем городишке дирекция наняла другую оборванку.
– Не желаю ничего об этом слышать, – отрезала миссис Спенсер-Смит. – Ради собственного блага лучше не рассказывай мне о том, чего я не одобряю.
– И в чем же заключается твой хитрый план?
Лилия поджала губы.
– Не уверена, что у меня есть право иметь план.
– Это неважно, дорогая.
– Для меня важно, – возразила кузина и, мгновенно сменив благородные манеры на практичный тон, спросила: – Ты получила месячное жалованье?
Ханна пристыженно кивнула:
– Да. Пришлось лавировать между откровенно дерзким поведением и неприкрытой грубостью, чтобы хозяйка не могла ни оставить, ни выгнать меня без содержания. Это стоило неслабых усилий, скажу я тебе. А так хотелось нахамить, перейти на личные оскорбления, знаешь ли. Впрочем, полагаю, не знаешь: ты слишком благовоспитанна.
Лилия, дернувшись, подсунула подушку под спину, сохраняя бесстрастное выражение лица и вместе с тем давая выход раздражению, которое в любом случае не произвело бы на Ханну ни малейшего впечатления.
– И где ты сейчас остановилась? Ты ведь не ушла в тот же вечер?
– Нет, на следующее утро. Я наняла кэб. – Речь мисс Моул замедлилась, а взгляд застыл в одной точке; было заметно, что она усиленно обдумывает какую-то мысль. – Конную повозку со стариком-извозчиком, накачанным пивом, с обвисшим носом, который напомнил мне сливу.