Мисс Свити
Шрифт:
Эта размеренная жизнь рухнула в один проклятый день 1965 года, когда Натан узнал, что у него в мозгу обнаружена опухоль. Агата взяла отпуск за свой счет и до последнего дня не отходила от его постели. После смерти отца Джейн Мэри, тогда студентка юридического факультета, решила, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее всю целиком на сидение в аудитории, и начала по вечерам ходить развлекаться. Агата, похоронив Натана, совсем пала духом. Она работала как одержимая, лишь бы ни о чем не думать, и совершенно не замечала, с кем водится ее дочь. Пока та не сообщила ей, что ждет ребенка.
После первой же встречи с Грегори Фоллоу — будущим
Ребенку было три недели, когда Агата приняла предложение одного из своих пациентов, инвалида-американца, искавшего сиделку с медицинским образованием. Подробностей об этом периоде своей жизни, прошедшем в Бостоне, она Саманте не сообщала, упомянув вкратце, что потом вышла замуж за работодателя, который внес ее имя в свое завещание. Он скончался через два года, и с Агаты наконец-то свалился груз материальных забот. Она по-прежнему жила в Соединенных Штатах, но выдала нотариусу доверенность на покупку дома, где прошло ее детство и где она долгие годы прожила с Натаном. Саманте, которую она ни разу не видела, она посылала к дню рождения дорогие подарки.
Бабушка с внучкой впервые встретились, когда Саманте исполнилось семь лет, и произошла эта встреча при самых трагических обстоятельствах.
5
Вторник, 11 сентября 2001 года
В 10.45, как обычно, Саманта стояла на крыльце, поджидая почтальона. Она дрожала, но вовсе не от холода. Проглянувшее солнце успешно разгоняло последние ночные тучки. Саманта выскочила в прямой серой юбке и белом свитере, накинув на плечи легкий пиджачок. Свои рыжие волосы она наспех заколола, что ничуть не помешало отдельным непослушным прядям выбиться из прически, зацепившись за дужки очков.
Саманту волновал один вопрос: придет ли с почтой новое письмо с угрозой смерти.
Она напрасно проторчала на крыльце до одиннадцати часов и с пустыми руками вернулась домой. Перед почтовым ящиком она задержалась. Может, почтальон сегодня приходил раньше обычного? Она зашла в холл. Ключ висел рядом с зеркалом, рядом с ключом от подвала. Она сняла его и вернулась к почтовому ящику. Открыла и… В глубине лежала красная роза. Саманта едва удержалась от крика. Она стояла, бледная, опершись спиной о стенку, чтобы не упасть.
«Это последствия пережитой в детстве психологической травмы, — прошептала она. — Ты же изучала психологию! Ты должна знать, как с этим бороться».
В 1972 году Саманте Фоллоу было семь лет. Никто не назвал бы ее жизнь монотонной и скучной. Она уже поняла, что дорожить надо людьми, а не вещами. Они часто переезжали с места на место, после роскошных апартаментов оказываясь в скромной двухкомнатной квартирке, — в зависимости от того, как шли «дела» у отца. Саманта обожала мать. Еще она обожала цветы, потому что цветы любила мать.
В свои двадцать пять лет Джейн Мэри — она одевалась сама и одевала дочь в мини-юбки — больше не питала иллюзий насчет Грегори Фоллоу, за которого вышла замуж, и его способностей содержать жену и дочь. Мать ничуть не ошиблась, презрительно назвав его «бродячим торговцем». Грегори поочередно владел пабом, рестораном и рекламным агентством, и все три его предприятия с треском лопнули. Теперь он переквалифицировался в риелтора. Однако его подержанный «порше» все чаще отказывался заводиться; не чаще, впрочем, чем сам Грегори, перебрав с вечера, забывал завести на утро будильник. Согласие между супругами колебалось в ритме его комиссионных. Чтобы обеспечить семье минимальную финансовую стабильность, Джейн Мэри работала на полставки секретарем в нотариальной конторе.
Больше всего Саманта любила час, когда мать приходила забирать ее из школы. Всегда веселая, всегда в хорошем настроении, Джейн Мэри вела ее в парк, где они собирали цветы. Главное было не попасться на глаза сторожу, и мама с дочкой вели себя как настоящие заговорщицы. Заглядывали они и на рынок, и Джейн Мэри, купив букетик, всегда получала в подарок еще несколько цветков — в этом искусстве она не знала себе равных. Против ее улыбки не мог устоять ни один продавец.
Однажды утром они возвращались с рынка на Коламбия-роуд, и Саманта заметила на другой стороне улицы жардиньерку с пышно цветущими красными розами. Она бросилась через дорогу, не обратив никакого внимания на мчащийся ей наперерез автобус с империалом. Очевидцы потом рассказывали, что следом за ней на дорогу выбежала молодая женщина, успевшая толкнуть девочку вперед. Сбитая автобусом, женщина скончалась на месте.
Ни цветов, ни венков на похоронах Джейн Мэри не было — так повелела Агата. Получив известие о смерти дочери, она села в первый же вылетающий в Англию самолет. Саманта наконец вживе увидела ту, кого называла своей американской бабушкой, и решила, что в черном костюме она, конечно, смотрится шикарно, но могла бы быть и поласковей — вместо того чтобы поцеловать внучку, она всего лишь потрепала ее по голове. Бабушкина сестра, с которой Саманта познакомилась за несколько часов до траурной церемонии, выражала свои чувства гораздо горячее.
Едва увидев Саманту, Маргарет прижала ее к сердцу, совершенно утопив в просторных складках своего черного в полоску платья, похожего на парашют. Она в первый раз вернулась в Англию и встретилась с Агатой. Ей недавно исполнился пятьдесят один год, но из-за полноты и застывшей на лице усталости она выглядела старше. Ей было двадцать шесть, когда она, силясь забыть о предательстве Агаты и Натана, покинула Лондон и поселилась в Нормандии. Работать она устроилась в мастерскую, где поточным методом расписывала чашки и тарелки. Ей отлично удавалось копировать стиль Лоры Эшли, что приводило в восторг ее патрона, заядлого англофила. По выходным она обходила ассоциации ветеранов войны, надеясь найти кого-нибудь, кто знал Ральфа Маккаллена.
Двое из них, плененные пышностью ее форм, предложили ей руку и сердце, но Маргарет, верная своей разрушенной войной любви, отказала обоим. В 1955 году, в десятую годовщину победы, одна из ассоциаций заказала ей фреску, посвященную памяти погибших воинов-фронтовиков. Маргарет очень обрадовалась: откровенно говоря, ей уже изрядно надоело рисовать цветочки. Взяв трехмесячный отпуск, она принялась за работу. Заказчик высоко оценил полученный результат, хотя немного удивился тому, что у всех изображенных на фреске солдат были ярко-рыжие волосы. Мертвые, раненые, умирающие — все, как один, обладали пламенеющей шевелюрой.