МИССИОНЕР
Шрифт:
– А где ты его взял? – заинтересованно спросил Никита Николаевич.
– Зоотехник совхозный дал.
– А ты его уже пробовал?
– Пробовал. Мёртвого из земли подымает.
– Надо бы это дело отметить, – радостно предложил директор, – да и для храбрости не помешало бы.
– Согласен, – сказал Аполлон.
Он подошёл к столу, взял графин.
– Обожди, – остановил его Никита Николаевич, – то, что в графине, оставим для Людмилы…
Никита Николаевич с нежностью в голосе и блаженной улыбкой на лице
– Пока ещё не под его кроватью, можем использовать, – хихикнул он.
Они выпили, закусили остатками ужина.
– Я, пожалуй, ещё стакашек вмажу, – сказал Никита Николаевич, и пояснил: – Для храбрости.
– Лучше не надо, – посоветовал Аполлон, – в вашем возрасте, Никита Николаевич, у "коня" в самый ответственный момент может отказать кое-что.
– Ты думаешь? – как бы ожидая опровержения, спросил "конь". – Так ты и мне возбудителя этого дай – он же конский.
Повизгивание Никиты Николаевича в процессе смеха походило, однако, больше на поросячье, чем лошадиное.
– Не стСит рисковать. Это вредно для печени.
– Если стоЗт, то не стСит, – снова повизжал директор, но, видно, почувствовав, что ему и так прибавилось храбрости, добавил: – Ладно-ладно, засунь под кровать.
Аполлон сунул канистру под кровать Алексея Степановича, подошёл к окну, посмотрел в него. Затем взглянул на часы.
– Смеркается, – сказал он. – Никита Николаевич, идите сюда.
Директор подошёл к Аполлону, посмотрел вслед за ним в окно.
– Вы уже можете выходить. Посидите пока вон на той скамейке, – Аполлон указал рукой в окно. – Подождёте, пока в нашем окне погаснет свет. Тогда сразу – под дверь…
– А как я узнаю наше окно? Их же, этих окон…
– А вы на подоконник поставьте что-нибудь.
– Точно… Поставлю свой портфель, его-то я узнАю.
Поставив на подоконник свой портфель, Никита Николаевич направился к двери.
Уже выходя, он обернулся.
– Только пусть хорошенько стемнеет. Темнота – друг молодёжи, – процитировал он со смешком слышанную где-то мудрость.
Аполлон сочувствующе посмотрел на исчезающую за дверью спину Никиты Николаевича. "Тоже мне молодёжь".
Глава XXXVIII
Аполлон посмотрел на часы. Было без шести минут десять. Он вышел в коридор. И как раз вовремя – из своего номера выходила Людмила Николаевна.
– Добрый вечер, Аполлон, – соблюдая конспирацию, сказала она официальным тоном.
– Добрый вечер, Милочка, – с нежнейшей улыбкой ответил ей Аполлон, вызвав тем самым на её лице некоторое замешательство.
Он поспешил развеять её недоумение и свести на нет опасения, беря её за руку и втаскивая в свой номер.
– Я один, Милочка, – прошептал он ей при этом.
Уже в номере,
– У нас есть пару часиков. Наши шефы разбрелись по своим знакомым.
На лице Милочки изобразилась неподдельная радость.
– Ну, Алексей Степанович, – произнесла она с ударением на "ну", – знаю я, какой у него тут друг-приятель. Ох, узнает его Тоня, она ему даст приятеля!
– Да что ты, в самом деле, Милочка! – воскликнул Аполлон. – Пусть сбросит немного напряжение после трудов праведных.
Он приник губами к её губам, не давая тем самым продолжать разговор в чисто женском русле. Милочка ответила на его выпад охотно и страстно, и, обняв за талию, потащила на кровать.
– Это ведь твоя? – спросила она, когда они уже сидели на постели.
Аполлон кивнул:
– Ты поразительно догадлива.
– Ты прелесть, Аполлоша! – с материнской нежностью посмотрела на него она. – Тут и догадываться нечего. Мой шеф всегда возле двери располагается – в демократию всё играет… как слон в посудной лавке. В гуще народа, как он выражается… А на той, – она кивнула на кровать Никиты Николаевича, – галстук твоего шефа валяется.
С этими словами она принялась страстно обнимать и лобызать Аполлона, приговаривая:
– Аполлоша… Мой мальчик… Ух, так бы и съела всего тебя… Прелесть ты моя…
Видя, что Милочка взяла бурный старт, Аполлон, дабы направить развитие событий по намеченному плану, сказал, высвобождаясь из её объятий:
– Пойдём на ту кровать, Милочка, а то эта скрипит сильно.
– Да? Что-то я не заметила, – проворковала она.
Её объёмистая задница запрыгала по постели, и вслед за этим она вновь попыталась заключить Аполлона в объятия.
Но в этот самый момент в коридоре послышался какой-то неясный шум, вслед за этим от сильного удара снаружи широко распахнулась дверь, стукнувшись о спинку кровати, и в комнату буквально ввалился… Алексей Степанович.
Вид у него был во всех смыслах потрясающий, или потрясный: левый глаз украшал свеженький малиновый фингал, изо рта пузырились слюни, помятый пиджак с надорванным рукавом был без единой пуговицы и испачкан в извёстке и в какой-то бурой грязи. И при всём при этом замминистра еле стоял на ногах, придерживаясь рукой за стену и тупо пялясь себе под ноги.
У Милочки оказалась отменная реакция: не успел ещё Алексей Степанович перевалить за порог, как она уже лежала за спиной у Аполлона. Аполлон поспешно прикрыл её ноги и венчающий их остальной роскошный организм, и оторопело уставился на заместителя министра.
Тот с треском захлопнул дверь и как лунатик, ничего не видя вокруг себя, и ничего не соображая, принялся с остервенением стаскивать с себя одежду, выкрикивая при этом не то с обидой, не то со злорадством, не то с удивлением одну единственную фразу: