Миссия доктора Гундлаха
Шрифт:
— Чего не хватает, так это куска хорошо прожаренного мяса,— пожаловался Маклин.— Жаль мне эти тропические леса! Рубят их, сжигают, забывая, что пепел и зола способны удобрять землю не больше двух лет. Получается, что этот пепел — единственное, что старушка природа произвела здесь за века. Уровень грунтовых вод понижается, земля рассохнется, и что останется? Миллионы тонн сырья для цементной промышленности?
К полуночи у Гундлаха от усталости слипались глаза. Он дошел в своем рассказе до того момента, когда взорвалась машина и погиб Гертель, когда закончилась его вторая жизнь и началась третья, у партизан. Маклин отправился в каюту за новой кассетой. Этот англичанин из тех парней, которые чувствуют запах жареного еще до того, как разожгут костер. Гундлах решил рассказать все как есть: пусть выйдет на свет божий, и если завтра ему суждено погибнуть, правда об этих событиях не должна умереть вместе с ним. Но как бы не струсил Маклин, он ведь тоже сейчас вовлечен в эту историю! Последнюю точку придется ставить уже в Сан-Лоренсо.
Шкипер попросил помочь оттолкнуться от берега. Отдали концы, затарахтел мотор, но Фернандес тут же заглушил его и поставил на короткой мачте вспомогательный парус. Здесь, в достаточном отдалении от высокого берега, их подгонял ровный кормовой юго-восточный ветер, лодка бежала достаточно быстро, узла три в час. Фернандес надеялся проскочить под носом сторожевого судна до рассвета — хорошо бы луна при этом спряталась за тучи!
Гундлах заснул почти сразу, а когда проснулся, было уже половина седьмого. Сияя солнечными брызгами, зарождался новый день. Гундлах глубоко вдыхал чистый солоноватый воздух, собираясь с силами. Тогда, в октябре, когда он впервые пролетал над заливом, тот показался ему безжизненным и враждебным уголком нетронутой природы, от которого исходит какая-то неясная угроза. А теперь, в столь же ранний час? Весь залив как бы прикрыт пронзительной голубизны небесным колоколом. Примерно в десяти морских милях отсюда — цепочка никарагуанских вулканов. Склоны самого высокого из них, Косекины, покрыты густой зеленью. Запах просмоленной лодки и холодной морской воды, казалось, вернул Гундлаху способность мыслить трезво и расчетливо. Снова появилось желание сражаться до конца. Маклин тоже вышел на палубу; едва они позавтракали, как Гундлах продолжил свой рассказ. Если Дорпмюллеру не удастся разыскать партизан или они не смогут прийти на помощь вовремя, на Маклина можно положиться вполне — для него такой материал составляет большую ценность, и своего он не упустит! Угроза разоблачения аферы в лондонской печати остановит Пинеро, заставит отказаться от крайних мер, а это и есть тот самый рычаг, с помощью которого Гундлах сумеет освободить Глэдис.
Однако настроение Маклина постепенно менялось к худшему. После того как Гундлах рассказал об аресте в Тегусигальпе и допросе на Илопаньо, он никаких вопросов больше не задавал, только молча покручивал ручки магнитофона. А когда Гундлах описал свое возвращение в Манагуа, объяснил суть порученного ему дела и пересказал разговор с шефом полиции, Маклин выключил магнитофон, подошел к поручням и молча уставился на пенящийся след за кормой.
— Кончились кассеты? — спросил Гундлах.— Или вам что-то не по вкусу в моем рассказе?
— Да нет, кассеты есть... Но вы говорили про оружие. Где же оно?
— Мой приятель Пинеро в Сан-Лоренсо даст мне то, чего я не получил в Манагуа.
— Что же вы раньше молчали?! — Маклин чуть не подавился.
— Я рассказывал все по порядку. Если хотите, часа через полтора вы вместе со мной можете повести в Сальвадор лодку с тремя тоннами оружия и боеприпасов для фронта Освобождения. Представляете? Вы — единственный в мире репортер, знакомый со всей подготовкой, готовый лично свидетельствовать...
— Да вы просто спятили! Кто мне даст открыть рот?! Вы представляете, как парни пошиба Пинеро обращаются с людьми, сующими нос в их дела?
— Но за вами же стоит Флит-стрит! И вообще, мы приходим в Сан-Лоренсо примерно в десять утра, времени оглядеться у нас будет достаточно
— Ну нет, — по-птичьи быстро переставляя ноги, Маклин побежал к шкиперу и стал уламывать Фернандеса немедленно изменить курс и, минуя песчаные отмели, кратчайшим путем выйти в гавань Пуэрто-Амапала. Нос его заострился, и губы побелели, он заявил, что там сойдет на берег и больше на лодку не вернется! Он не трус, но в чужих играх участвовать не желает; в Амапале наймет воздушное такси — они стоят на крохотном аэродроме острова Тигре — и вернется в «Интеркомтиненталь».
Гундлах не возражал, и вскоре они увидели зарешеченную красную башню маяка, возвышавшегося над зарослями кустарника.
— Я даю вам право на публикацию только после того, как вы услышите от меня конец этой истории,— сказал Гундлах.
— А если мы с вами больше не встретимся?..
— Тогда... Тогда выкладывайте все, что знаете. Но не раньше чем через пять дней. Даете слово?
— Хорошо. Через пять дней... Легко запомнить: двадцатого января, день вступления в должность нового президента Соединенных Штатов. Преподнесем ему подарочек...
В половине девятого они подошли к деревянному причалу, выступавшему в море метров на сто пятьдесят, и встали между лихтером и спортивной яхтой.
Амапала — городишко с населением в четыре тысячи человек на северо-западе острова. Красивая, уютная бухта; здесь, по словам Фернандеса, можно пострелять уток или заняться подводной охотой. В городке есть своя гостиница «Морасан», со столицей — телексная связь, чистота в Амапале поддерживается образцовая. Оживленное сообщение с Сан-Лоренсо, Ла Бреей и — а обычные времена — с Ла Уньоном. Для туристов — рай! С побережья Сальвадора — это в каких-то девяти милях отсюда — доносился звук автоматных очередей; изредка слышалась глухая отрыжка правительственного 106-миллиметрового миномета.
— Ну, что вы вбили себе в голову? — спросил Маклин, пожимая на прощанье Гундлаху руку. Он смотрел на Гундлаха серьезно, даже с некоторой жалостью.— Одумайтесь! Разве можно так рисковать? Даже из-за женщины?
— Охотно верю вам, что нельзя. Смотрите сохраните кассеты.
— Я положу их в банковский сейф. Можете не сомневаться, это дело моей совести.
— Радует, что вы не забыли о таком понятии.
Глава 10
Первым, кого увидел Гундлах, сойдя на берег в Сан-Лоренсо, был полицейский в светло-зеленой форменной рубашке с короткими рукавами и сильно пропотевшими подмышками. Он стоял прямо перед деревянными мостками. Внимательно изучил паспорт Гундлаха и, конечно, обнаружил, что нет отметки о выезде из Никарагуа. Даже при краткосрочном выезде из страны требуется виза, которую выдает «Офисина Сентраль де Миграсьон» в Манагуа. Или он бежал по политическим мотивам? Гундлах мотает головой: нет, это просто незапланированная туристская поездка; вкладывает в паспорт десятидолларовую купюру, снова передает полицейскому. Тот принимает благосклонно, желает Гундлаху приятно провести время в Сан-Лоренсо. «Хэв э найс стэй!» — «Желаю приятно провести время!»
Гундлах садится за столик на веранде «Коста-Асуль», заказывает банку пива. Двенадцать часов дня. Похоже, он прибыл первым. Ресторанчик напоминает салун из американских вестернов: все из дерева — и ступеньки лестницы, и резные колонны, и перегородки. Ему помнилась такая же веранда в Белизе, где они в ноябре беседовали с Глэдис. Маленький самолет поднимается над островом. Берет курс на Никарагуа. «Хорошо, если Маклин успел на него»,— думает Гундлах.
Перед ним на столике стоит забытый Маклином транзисторный приемник. Комментатор радио Манагуа говорит: «...министр с гневом опровергает распространяемые западными агентствами печати слухи, будто Никарагуа поддерживает оружием и добровольцами фронт Освобождения Сальвадора. Истинная причина империалистического бойкота — не вымышленное вмешательство Никарагуа в сальвадорские события, а очевидное желание воспрепятствовать дальнейшей консолидации сандинистской революции».
Гундлах выключает радио, поднимает голову — и сердце его замирает. Вот они! Идут! Причем не со стороны гавани, a от базара или от казарм. Идут вчетвером: Глэдис, Пинеро, Джексон и неизвесгный ему громила, не то телохранитель, не то пилот. Да, скорее всего, они прилетели на самолете, может быть, на вчерашнем четырехместном «кессна». Пальцы Гундлаха сжали перильца веранды; первым его увидел Джексон, толкнул Пинеро в бок — и вот уже все направились прямо к веранде. Глэдис! Она все в том же белом платье, держится уверенно... На мужчинах легкие пиджаки; под левой рукой из-под тонкого материала у каждого выпирают кобуры — янки предпочитают револьверы большого калибра.