Миссия доктора Гундлаха
Шрифт:
— Вы что же, бывали там?
— Конечно. Я нанял лодку и все объездил. Она до сих пор еще в моем распоряжении. В трех часах езды отсюда на машине, примерно в семнадцати милях выше устья, на левом берегу... Если вы в ней нуждаетесь, могу уступить. Но с одним условием: вы рассказываете мне все, что с вами произошло, и передаете права на публикацию вашей истории.
— С чего вы взяли, что мне нужна лодка?
Маклин коротко рассмеялся, его заблестели.
— Может, вам нужна и не лодка, но уж шанс выбраться отсюда — обязательно! Причем лучше без пограничного или аэродромного
Он осторожно, тоненькой струйкой налил виски на дно стакана, потом принюхался к запаху, опустив нос прямо в стакан, и смочил гортань, закрыв от наслаждения глаза, словно ничто другое его больше не интересовало.
— Ну что ж,— сказал наконец Гундлах,— вы правы: я хочу убраться отсюда. И если вы мне поможете, я действительно кое о чем вам расскажу. А пока разрешите воспользоваться вашим телефоном.
— Сколько угодно. А я спущусь посмотрю, что там с моей машиной.
— Весьма любезно с вашей стороны. Помните, как вы в доме архиепископа сказали: «Я мелю языком, а вы платите»?
— В данном случае пусть будет наоборот,— засмеялся Маклин и закрыл за собой дверь.
Глава 8
Без двадцати три.
— Прошу заказать разговор с Сальвадором,— проговорил Гундлах в трубку.— Мне нужен аэропорт Илопаньо, номер четыре девять восемь, а код...
— Спасибо, код мы знаем. Положите, пожалуйста, трубку, сэр, я попытаюсь вас соединить.
Гундлах сел на диван, оттянул пальцами ворот рубахи. Два часа сорок две минуты. По крайней мере, их обрадует пунктуальность. Расстегнул рубаху. Сам того не замечая, начал обмахиваться открытой записной книжкой. Если все пойдет, как он рассчитывает, первый звонок окажется и последним. Он, правда, нарушил правила игры. Джексон запретил звонить из отеля, но он ведь не из своего номера звонит.
Без четверти три. Гундлах вытянулся на диване, расслабился, испытывая все возрастающее беспокойство. Сколько разных мыслей! Слишком много от предстоящего разговора зависело — в сущности, все! Восстановил в памяти несложные кодовые обозначения: ручное стрелковое оружие — «табак», ракеты — «хлопок», боеприпасы — «грейпфруты». Запоминается легко; наивно, как у индейцев. Если он заговорит о «кофе» — придут две лодки, а если о «лесосплаве» — больше двух. На первый взгляд перечень этих товаров согласуется с экспортным списком Никарагуа. Случись кому услышать такой разговор, он подумает, что это обычная торговая сделка... Звонок! Он прижал трубку к уху и сразу понял: у аппарата Пинеро. Пусть тот и говорит по-испански, но тембр голоса его, да и назвался он сеньором Акостой — так условлено.
— Камо ва ла косас? — спросил Пинеро почти без акцента.— Как дела?
— Модико, аста аора,— ответил Гундлах бодро, но как бы приглушая это чувство.— Пока похвастаться особенно нечем. Было бы лучше, если бы я приехал вместе с женой. Она всегда помогала мне при заключении таких сделок.
— За кого вы нас принимаете? Шутите, что ли? — проговорил Пинеро.
— При сложившихся обстоятельствах я не могу развернуться и восстановить былые деловые связи,— холодно объяснил Гундлах.— Без нее почти ничего не выходит, Рамирес. Ее отсутствие вызвало вполне понятное удивление.
Последовавшую за этими словами паузу он предусмотрел заранее, теперь ее следовало выдержать, что ему и удалось.
— Вы всерьез считаете, что без нее ничего заполучить не удастся?
— Вот именно, ни табака, ни цитрусовых...— Он не уверен, правильно ли воспользовался кодом, и добавил:— Не говоря уже о прочем... Страна голодает, и это отражается на экспорте.
В голосе Пинеро появились жестокие нотки.
— Ваша жена расстроится. Послушайте, дружище, боюсь, это будет для нее ударом.
— Подождите, Рамирес, кое-что для вас у меня все-таки есть. Найдены возможности транспортировки. Когда спешишь, одно пустое судно лучше, чем ничего.
— Попрошу подробнее!
— То, что вам требуется, вы в конце концов получите и в Гондурасе, верно? Товары там те же самые, от табака до хлопка, и цены приблизительно одинаковые. Если я завтра приведу отсюда в Сан-Лоренсо судно подходящего водоизмещения, вы свои очки наберете, или я ошибаюсь? Подумайте, а пока передайте трубку Глэдис.
Молчание продлилось считанные секунды, и по голосу Пинеро Гундлах догадался, что того осенило:
— Ладно, на худой конец, сойдет и это,— и с треском положил трубку на стол: разозлился, что вынужден уступить. В мембране что-то щелкнуло, и он услышал голос Глэдис:
— Это ты, Ганс? Откуда ты говоришь?
Нет, притворяться он не станет, обманывать ее он не вправе. Да и смысла в этом ровным счетом никакого.
— Глэдис, я в Манагуа.
— Но... что ты там делаешь?
— Ну, ты же знаешь, заключаю контракты...— Гундлах запутался.— Я тебе после все объясню.
— В Манагуа,— повторила она глухо, потерянно.— Как ты туда попал?
Гундлах услышал в трубке неразборчивые голоса, какое-то шипение. Он бегал с трубкой в руке по номеру, насколько это позволяла длина раскручивающегося провода, как собака на привязи,— и чувствовал себя соответствующе. Каждой своей клеточкой Гундлах ощущал боль и тревогу за Глэдис, а помочь ей ничем не мог. На том конце провода происходило нечто невообразимое.
Наконец он услышал ее сдавленный голос:
— Это правда, Ганс? Ты работаешь на них? Скажи, что это неправда...
— Конечно, неправда...— только и сумел прошептать он.
И тотчас заговорил Пинеро.
— Весьма сожалею,— сказал он, переводя дыхание,— у вашей супруги нервные припадки, только по этой причине она остается дома. Не тревожьтесь, у нее сейчас врач, он надеется на быстрое выздоровление. Ей нужен полный покой.
— Слушайте меня внимательно. Тотчас же по прибытии я хочу видеть Глэдис — не позднее чем завтра в это же время.
— Но она не готова к путешествию...
— Тем не менее вы привезете мою жену в Сан-Лоренсо! А врач... Пусть он ее сопровождает. Вы поняли: я должен поговорить с ней, и не по телефону, когда нас все время прерывают, а завтра же в порту, причем с глазу на глаз!