Миссия доктора Гундлаха
Шрифт:
Глава 9
Гундлах был свидетелем военного переворота в Сомали, видел сожженные фермы в Зимбабве, когда страна называлась еще Родезией, руины Бейрута, так что к острым ощущениям не стремился. Он хотел всего-навсего переговорить с той женщиной, но дело обернулось совсем худо. Церковь окружили солдаты и никого не выпускали до утра.
Было уже около половины шестого, когда внутреннее чувство подсказало ему, что, если он хочет успеть к утреннему звонку в отель, надо действовать, пусть и на собственный страх и риск. И как раз тут ему подвернулся тот самый репортер из толпы. Фамилия его была Маклин. Этот сравнительно молодой человек поражал своим изможденным видом. Оно и неудивительно, ведь, по его словам, он обслуживал три газеты разных направлений, а значит, был парнем вертким и предприимчивым. Маклин обнаружил, что из церкви есть ход в приходский дом, а там уж найдется телефон, и они смогут связаться с посольством. Вот только пустят ли часовые? Гундлах решил, что попробовать стоит.
Изнутри выйти удалось без особых трудов. Колоннада во внутреннем дворике церкви была «ничейной землей», скорее всего она простреливалась. Пригнувшись, они быстро пробежали между колоннами, и им опять повезло, ни одного выстрела не прозвучало. Дверь в приходский дом им открыли, но на лестнице преградили путь два солдата с автоматами американского производства в руках. Гундлах поднял руки, сплел их на затылке, а Маклин, помахивая белым носовым платком, крикнул: «Сомос периодистас эстранхеро!» — «Мы — иностранные журналисты!»
— А-а,— проговорил один из солдат, положив палец на спусковой крючок автомата.— Интересуетесь?
Из-под расстегнутой светло-зеленой куртки виднелась майка с надписью: «Лас-Вегас». Как понять его вопрос? Внешне оба солдата напоминали переодетых в военную форму мафиози.
— Нам необходимо вернуться в отель,— ответил ему Маклин.— Домой! Мы устали и хотим отдохнуть.
— Мы тоже устали,— сказал солдат.
Гундлах протянул ему пятидесяти-долларовую купюру. Их обыскали — нет ли оружия — и пропустили.
— Хорошо сработано,— похвалил Маклин.— Продолжайте в том же духе: я мелю языком, а вы платите. Эти оба из батальона «Сан-Карлос», а значит, люди полковника Махано.
Гундлах не стал уточнять, кто такой полковник Махано. Телефон они нашли на столике в коридоре; из соседней комнаты доносились голоса, дверь была приоткрыта, и Гундлах, набиравший номер телефона посольства, видел профиль священнослужителя в белом облачении с отложным кружевным воротником, который беседовал с монахинями.
— Это новый архиепископ! — прошептал Маклин.
В посольстве не снимали трубку, наконец кто-то ответил, назвавшись «секундо секретарио», вторым секретарем посольства. Гундлах объяснил, в какое положение попал.
— Весьма сожалею,— сказал второй секретарь.— Оставайтесь пока в приходском доме. По нашим сведениям, переговоры о прекращении огня уже ведутся. Как показывает опыт, к ночи все успокоится.
— Так долго я ждать не могу.
— В таком случае вам не стоило выходить из отеля.
Гундлах бросил трубку.
— Не желаете попытать счастья в вашем посольстве?
Маклин приложил палец к губам: разговор в соседней комнате велся на повышенных тонах, и он стенографировал. Гундлах тоже прислушался.
— Мы считаем, что в этом положении ваше преосвященство не поддерживает нас, что вы оставили нас своими заботами,— прозвучал чуть хрипловатый голос, заставивший Гундлаха вздрогнуть.
Он хотел было заглянуть в комнату, убедиться, верна ли его догадка, но Маклин удержал его: в коридор вошел офицер, за которым, стуча сапогами, последовало четверо или пятеро других.
— Полковник Махано! Я знал,— прошептал Маклин.
Махано остановился перед ними, спросил, кто они такие. Полковник был примерно одного с Гундлахом возраста, чуть-чуть ниже среднего роста, с коротко постриженными каштанового цвета волосами, стекла его очков затемнялись вверху, отчего во взгляде, пусть и невольно, появлялось выражение затаенной угрозы. Но когда Гундлах объяснил, какую фирму он представляет и цель своего приезда, он проявил участие.
— Я слышал об этом и желал бы, чтобы все закончилось благополучно,— проговорил Махано вполголоса.— Мы заинтересованы в работе вашей фирмы и высоко ее ценим,— закончил он с вежливой улыбкой, дружески коснувшись его плеча, словно желая приободрить и одновременно проститься.
В дверях комнаты его ждали те, ради которых он сюда явился: прежде всего, конечно, архиепископ, но и молодая женщина в светлом платье тоже. Гундлах уставился на нее. Ее глаза сузились — она тоже узнала его.
— Полковник,— проговорил он,— вы не могли бы мне помочь?
Гундлах увидел, какое внутреннее напряжение отразилось на лице женщины. Подумала, наверное, что он сейчас выдаст ее военным.
— Да, слушаю вас.
— Мне необходимо вернуться в отель! Похитители должны позвонить именно туда!
— Уладьте это,— приказал полковник молоденькому лейтенанту из своей свиты. И козырнул: — Найс ту хэв мет ю, был рад встрече с вами.
Гундлах попытался поймать взгляд вчерашней знакомой, но она уже повернулась к архиепископу, который, очевидно, собирался представить ее полковнику.
Они вышли из приходского дома, и их подозвали из «джипа». Маклин проворчал:
— К чему эта спешка? Что я теперь напишу? Я знаю только полдела.
— Радуйтесь, что сами живы и здоровы.
— Я живу в «Шератоне»,— сказал Маклин на прощанье.— Если понадоблюсь вам, всегда готов составить компанию. Вот мой телефон...
Гундлаху не хотелось больше встречаться с ним никогда в жизни, будто этот человек застал его за каким-то неприличным, недостойным порядочного человека занятием. Вернувшись в «Камино Реал», он решил, что примет ванну, поужинает и вычеркнет из памяти этот день. А женщина эта в конце концов ему обязана тем, что до сих пор на свободе!
Глава 10
Поздним вечером Гундлах сидел в своем номере перед телевизором и наблюдал, как его спаситель полковник Махано отвечает на вопросы телекомментаторов. Упоминалось о том, что восемьдесят человек убито и более двухсот ранено, что несколько десятков тысяч демонстрантов находятся на территории университетского городка, где их «охраняют» армейские части. Комментаторы в весьма учтивой форме задали вопрос о виновниках «беспорядков». Это дало возможность Махано предъявить им целую кипу снимков, на которые сразу нацелились телеобъективы, и сказать: