Миссия в Париже

Болгарин Игорь Яковлевич

– Никаких вопросов. Но… ведь это можно Миронову сделать и несколько позже. Я имею в виду отъезд Миронова в Россию. Вот-вот наладится регулярное сообщение через Польшу, все было бы проще. А сейчас…

– Я это обещал Миронову, – стоял на своем Кольцов. – Свои обещания обычно стараюсь выполнять.

– Простите, Павел Андреевич, но я должен посоветоваться.

– Да, конечно. Только имейте в виду: я не прошу, я на этом настаиваю.

Этот разговор состоялся на Маркс-Дормуа утром. А уже к полудню Болотов вернулся с ответом Жданова. Старик возражать не стал. Будучи сам человеком слова, он понял Кольцова. Фролов тоже поддержал Кольцова, но по другой причине.

Пребывание Миронова в Париже, знавшего, кем на самом деле он является, Фролова не совсем удовлетворяло. Мало ли как сложатся обстоятельства в дальнейшей жизни Миронова и как он себя поведет, если возникнут худшие? Фролов стремился застраховать себя и с этой стороны.

Вся вторая половина дня ушла на поиски Миронова и на оформление билетов, благо у Миронова оказался его старенький российский паспорт, который пока еще признавался во всем мире.

Вечером Жданов, Фролов и Болотов заехали за Кольцовым, увезли его в Люксембургский сад, где в маленьком уютном ресторанчике устроили для него прощальный ужин. Говорили хорошие напутственные слова, желали попутного ветра, а от Штральзунда – семь футов под килем.

Путь от Стокгольма до Петрограда был непредсказуем, и каждый, ступивший на него, мог рассчитывать только на везение и удачу. Поэтому Жданов сказал очень короткое напутственное слово:

– Ты, Павел, только там, в Стокгольме, не бравируй. Шведы, конечно, не враги нам, но пока еще и не друзья. Смотри в оба. В случае чего, тогда через Финляндию.

– Во всяком случае, до Швеции уже стали долетать российские ветры. Они подскажут, – добавил Фролов. – Я верю, что тебе и на этот раз повезет. Мне это важно: верить в тебя. А ты не очень надейся на свою удачу. Она расслабляет. Ты все до миллиметра рассчитывай, тогда наверняка повезет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

В анкетах о своих профессиональных пристрастиях он писал: «агрономия и военное дело». Но первым делом ставил агрономию, потому что все чаще думал о мирном времени и о своем месте в нем. О войне думать не хотелось. Он родился и вырос здесь, в этих прокаленных горячим солнцем краях, любил их и не мыслил свою жизнь вне этой земли.

Война здесь закончилась. Войска эмира Бухарского были им разбиты и рассеяны по огромным песчаным просторам и горам. Туркестанский фронт ликвидировался, и его командующий Михаил Васильевич Фрунзе доложил об этом Москве. В Туркестанском краю наступил мир, но пока еще зыбкий, неустойчивый, тревожный. Его еще надо будет утверждать, возможно, даже с оружием в руках. Дехкан донимали недобитые банды басмачей.

Тогда и родилась у него мысль: создать здесь, неподалеку от Ташкента, пока что один большой опытно-показательный городок. Фрунзе довольно ясно его представлял: дехкане будут здесь жить коммуной, обрабатывать свою землю, выращивать урожаи хлопка и зерна, заниматься животноводством – и сами же станут распоряжаться всем созданным ими богатством. Мужчины получат право носить оружие и смогут защитить коммуну от любых посягательств.

Если опыт окажется удачным, в дальнейшем на всей территории Туркестанского края встанут десятки, а, возможно, и сотни подобных коммунистических городков.

Свои соображения Фрунзе изложил руководителям только что возникшей Туркестанской советской республики. Идея всем понравилась, ее одобрили.

Свое будущее Михаил Васильевич видел в такой коммуне. Он наконец-то станет заниматься тем делом, о котором втайне мечтал все последние годы. Земли здесь богатейшие, но им нужна вода. Воды

избыток поблизости, в Семиречье, надо лишь придумать, как часть этих вод направить сюда, в засушливые и пустынные степи.

Вскоре у него появились единомышленники: агрономы, ирригаторы, которых тоже увлек этот необычный и дерзкий проект. Порой они ночи напролет фантазировали над картой будущей коммуны, что-то уточняли, много спорили. И были счастливы.

Бывший адъютант Фрунзе Сергей Сиротинский, оставшийся при нем помощником, отыскал где-то большую, страниц на двести, амбарную книгу, и Михаил Васильевич стал записывать в нее свои размышления по поводу обустройства будущей коммуны.

Но 10 сентября все эти планы Михаила Фрунзе в одночасье рухнули. В это день он получил телеграмму: «Немедленно выезжайте в Москву, назначаетесь командующим на другой фронт».

Вот и все! Вот и кончилась его мирная жизнь. Слишком рано расслабился. Туркестан – лишь один огненный очаг, который удалось погасить. А сколько их еще бушует по всей огромной России! На Дальнем Востоке хозяйничал атаман Семенов. С запада с лозунгом «от моря до моря», то есть, от Балтийского и до Черного, наступал пан Юзеф Пилсудский. На юге, в самом центре России, продолжались ожесточенные бои с войсками барона Врангеля. Это был, пожалуй, главный и самый опасный очаг войны. Выдохшийся в затяжных боях барон в последнее время резко изменил тактику и стал направлять все свои удары на Правобережье Днепра, с тем, чтобы двинуть свои войска на запад, на соединение с наступающим со стороны Львова Пилсудским. Юго-Западный фронт не справлялся с поставленными ему задачами. И советское командование вынуждено было принять решение об образовании еще одного фронта – Южного.

Фрунзе подумал: вероятнее всего, ему предстояло принять на себя командование этим фронтом.

Уже в поезде – а дорога от Ташкента до Москвы заняла несколько суток, – Михаил Васильевич подолгу сидел над картой Новороссии и, лишь приблизительно зная расстановку противоборствующих сил, пытался мысленно проникнуть в дальнейшие намерения Врангеля. Во всяком случае, Приазовье и Северную Таврию он изучил до самых мельчайших подробностей, что ему уже в скором времени очень пригодилось.

Замелькали московские пригороды. Фрунзе и несколько его проверенных боевых товарищей, которых он пригласил с собой, уже стали готовиться покинуть вагон и поближе к выходу подносили вещи. Заканчивалась длинная и утомительная дорога, настроение у всех было несколько приподнятое, они перебрасывались шутками, смеялись.

Наконец поезд остановился. И тотчас в вагон вошли несколько матросов в черных бушлатах, крест-накрест перепоясанные пулеметными лентами, с болтающимися у колен деревянными кобурами маузеров. Их лица были непроницаемы.

Один их них, в лихо сбитой на затылок фуражке, хозяйской походкой вразвалочку прошел по коридору, переступая через чемоданы, фанерные ящики, корзины с фруктами и умело перевязанные шпагатом удлиненные туркестанские дыни.

– Товарищ Фрунзе? – тусклым казенным голосом спросил он, подойдя к Михаилу Васильевичу.

Фрунзе обратил внимание на металлический щиток на рукаве матроса с надписью «Бронепоезд Председателя РВСР».

– Да, я – Фрунзе, – и добродушно добавил: – Как я понимаю, первым представиться старшему по званию должны были бы вы.

– Царские правила! – нисколько не смутился матрос. – Лев Борисыч всю эту генеральскую бюрократию давно отменил.

– Лев Борисыч? Это кто же? – Фрунзе словно бы не понял, о ком идет речь.

– Председатель Реввоенсовета товарищ Троцкий, – пояснил матрос.