Миссия в Париже
Шрифт:
Поздно вечером, когда все стали расходиться, Ленин задержал Михаила Васильевича:
– Если не возражаете, хотел бы с вами немного посекретничать.
По прежним встречам с Лениным Фрунзе помнил, что в его лексиконе «посекретничать» значило лишь: доверительно, душевно пообщаться.
Москва уже спала. Засыпала она рано: не хватало электричества, и не было керосина для ламп и светильников. Но в Тайницком саду узкая тропинка, протянувшаяся вдоль массивной зубчатой кремлевской стены, была все же слабо освещена, и голые осенние деревья, давно сбросившие летний наряд,
Объясняя свое опоздание, Фрунзе рассказал Ленину об учиненном ему Троцким обыске.
– Возмутительно! – гневно сказал Ленин. – И что же вы?
– Ничего. Приехал бы он сам, дал бы пощечину. Только, боюсь, это для него – божья роса.
– И все же, не оставляйте это безнаказанным. Напишите в Политбюро, рассмотрим.
– А, может, пусть будет по Евангелию? – с улыбкой спросил Фрунзе. – Насчет второй щеки.
– Думаю, даже для истинных христиан эта заповедь не на все случаи жизни. Возможны исключения.
Они неторопливо шли по дорожке с редкими фонарями, то почти растворяясь в темени, то вновь возникая в очередном световом овале.
– В таком случае, я хотел бы просить вас взять надо мною, точнее, над Южным фронтом некое опекунство.
Ленин удивленно взглянул на Фрунзе. Нахмурился.
– Я не хотел бы иметь дело с Троцким напрямую, – попытался объяснить свою просьбу Михаил Васильевич. – У меня и без него сейчас будет порядочно забот и волнений.
– Трудно выполнимая просьба. Он – Председатель Реввоенсовета Республики. Руководить командующими фронтами – его прямая и непосредственная обязанность, и не в моих правилах в это вмешиваться.
– Ну а если в виде исключения? – испытывая определенную неловкость, спросил Фрунзе. Он пытался избавиться от опеки Троцкого уже хотя бы потому, что ему сейчас, принимая на себя командование этим важным для республики фронтом, придется многое менять, и ломать нечто привычное и устоявшееся. И от Троцкого, проявившего необъяснимое к нему неуважение, трудно ждать понимания, а тем более реальной помощи.
– И в виде исключения – не обещаю. Но попытаюсь помочь вам развязать этот узел.
– Поймите, Владимир Ильич, речь не идет об обиде. Это – второстепенное. В этом случае можно было бы обойтись и пощечиной.
– Тогда в чем же дело? – Ленин пытался докопаться до сути этой не совсем обычной просьбы Фрунзе.
Фрунзе вздохнул, откашлялся, как в школе, собираясь отвечать учителю:
– После совещания я перекинулся несколькими словами кое с кем из командармов. И все они, почти в один голос, жаловались на Троцкого. Частые смены командармов не способствуют хорошему климату в войсках. К примеру, только в одной Тринадцатой армии за последние месяцы он сменил Эйдемана на Уборевича. Замечу, без всяких на то оснований. И еще! Вряд ли вызывает у кого-либо восхищение этот разукрашенный, как свадебный кортеж, бронепоезд Троцкого, который без большого толка носится едва ли не по всей России. Его в войсках называют «царским». Дыма много, а огня нет.
– Слушайте, Михаил Васильевич, вас здесь все считали мягким, покладистым. А вы вон какой задиристый! – удивленно покачал головой Ленин. –
– Да вы ведь все знаете, – сказал Фрунзе.
– Знаю, – согласился Ленин. – Мне интересен ваш взгляд.
– Хорошо. Напоследок, о пропаганде. В войсках она очень ослаблена, в результате панические настроения там, где для них нет даже малейших причин. Поучились бы у врангелевских агитпроповцев.
Фрунзе замолчал.
– Что я вам хочу сказать, Михаил Васильевич. Это пока что не ваши, это чужие впечатления, – жестко сказал Ленин. – А мне было бы интересно спустя некоторое время услышать лично ваши впечатления. А вдруг они окажутся иными?
– Вряд ли. Это – боль не одного комдива, – не согласился Фрунзе. – Я всех их хорошо знаю, лишнего не наговорят.
– По секрету вам скажу, я почти все знаю, и совсем недавно говорил об этом со Львом Давыдовичем, – сказал Ленин. – Возможно, вынесем вопрос на Политбюро. Это так, попутно. А теперь о деле. Вы ведь правы: частая смена командармов не способствует укреплению боевого духа армии. Но то же самое можно сказать и о смене Председателя Реввоенсовета. Троцкий знает свое дело. А с недостатками, и с его, в частности, надо бороться. Тут вы правы. Тем более, что дело в войне все-таки движется к вешалке. И всяческие перемещения, раздрай в армии не будут способствовать успеху. Надо стараться, чтобы к новому году все завершить. В ближайшее время, надеюсь, заключим мирный договор с Польшей. С Западного фронта снимем часть войск и направим их на укрепление вашего, Южного фронта. И возможно, к новому году и здесь, на юге, сможем завершить боевые действия.
Накануне над Москвой два дня бушевали холодные ветры, они разметали по всему Тайницкому саду сухие осенние листья. На дорожке, по которой они шли, в некоторых местах листья лежали тонким ковром, а затишках их намело целые сугробы.
Ленин наклонился, сгреб целую охапку листьев и озорно, по-мальчишески, обсыпал ими всего себя.
– Осень! Как хорошо! – с тихим восторгом сказал он. – Люблю эту пору. А потом…
Он снял с рукава большой и красивый багряный лист и стал его рассматривать.
– Какое чудо!.. А потом начнутся дожди, слякоть. Грязь. И люди станут такими же неприветливыми, как погода.
– Я – южанин, – сказал Фрунзе. – С дождями, даже с холодными, я еще как-то примирюсь. А вот снег, морозы – это не для меня.
– А хорошо бы, – Ленин остановился, поднял глаза на Фрунзе. – Хорошо бы до лютых холодов покончить с Врангелем. Армия ведь не очень готова к зиме. Нужны полушубки, сапоги, валенки. Много чего нужно. Обо всем об этом надо было позаботиться еще вчера. А мы все рассчитывали закончить войну летом. Преступная самонадеянность. Да-да! И моя тоже.
– Мне это тоже хорошо знакомо, – согласился Фрунзе. – Из-за обилия текущих дел порой забываешь предусмотреть что-то очень и очень важное. А потом сам себя ругаешь. Но не извлекаешь урока. Потому что наваливаются новые неотложные дела, новые заботы. Карусель.
– Вот-вот! Пожалуйста, все предусмотрите. Чтобы не войти в зиму, в холода и морозы, налегке.
– Я думаю, если часть войск снимете с Западного фронта и передадите их нам, мы постараемся.
– Хотя бы до нового года, – мечтательно произнес Ленин.