Миссия в Париже
Шрифт:
– Все правильно, – согласился Жданов. – Не будем спорить. Кто-то из великих сказал: у поражения один виновник, у победы – всех не счесть. Важно, что мы с вами все же пьем за успех, за победу.
Когда шампанское было допито, Жданов, по давней привычке, стукнул своей тростью о пол.
– Все! Пошумели, порадовались – и хватит. Вернемся к делу. Ну-ка, показывайте свою добычу.
Ему передали коробку.
– Сто девяносто два бриллианта, – подсказал Болотов.
– Тут еще три-четыре, – вновь приступил к своей работе Кольцов.
Жданов перебирал пальцами бриллианты, Время от времени один какой-то
– Ишь ты! Какой красавец! – восхищенно говорил Жданов и, держа его на открытой ладони, пристально рассматривая, объяснял: – Это так называемый тройной бриллиант. Тридцать две фасетки на коронке, и двадцать четыре – на кюлассе. Всего пятьдесят шесть граней. Даже не трудитесь считать.
– Дорогой? – поинтересовался Фролов. Его не приводили в восторг все эти туманные заклинания: «фасетки, коронки, кюлассы», не восхищал блеск и сияние самих бриллиантов. Он был человеком долга. И его долг был сейчас: как можно выгоднее, дороже продать эти бриллианты и вырученные на них деньги передать товарищам, только ему и Жданову известным, давно внедренным во французскую жизнь. А уж они знали, как этими деньгами распорядиться на пользу новой России.
– Мог бы быть и дороже. Старая английская огранка, – пояснил Жданов и вынул из коробки другой, медового цвета. – Этот вот – редкостный экземпляр. Двойной. Голландская грань. И уникальный по цвету… А вот этот «дикштейн». Октаэдр. Тоже довольно высоко ценится. Здесь почти нет обычных, рядовых камней.
Кольцов наконец поднялся с колен, опустил в коробку еще несколько бриллиантов.
– Все! Последние три!
– Всего сто девяносто пять, – подытожил Болотов. – Хорошая посылка. Давно такую не упомню.
– И качеством на этот раз лучше, – перебирая в коробке бриллианты, сказал Жданов.
– И что, все в распыл? – недоброжелательно спросил Кольцов.
– На то они и присланы, – Жданов внимательно взглянул на Кольцова, – А вам что? Жалко?
– Мне на них плевать, мне они душу не греют. Но если с другой стороны посмотреть, они ведь российские. Российское, то есть, богатство. Так какого черта мы обогащаем им французов? Вот этого я не понимаю.
– А ведь мы с вами на эту тему говорили, уважаемый Павел Андреевич, – напомнил Жданов. – И Иван Платонович тоже огорчался, что оказался втянутым в эту бессовестную торговлю. Я тоже не в восторге. Но разоренной России сейчас и здесь нужны деньги. Франки. И немалые суммы. Как прикажете мне поступать?
Все промолчали. Знали, зачем Москва слала сюда бриллианты. На вырученные после их продажи деньги Советская Россия пыталась купить мир. А дороже мира ничего на свете нет. Разве что жизнь. Брат и сестра. Они всегда рядом.
– Не знаете? – жестко продолжил Жданов и с горечью зачерпнул горсть бриллиантов. – А я знаю. Этих мне нисколько не жалко. С ними я без сожаления расстанусь. А вот эти, – он стал извлекать из коробки и выкладывать на ладони более крупные бриллианты, рассыпающие вокруг себя благородные отблески. Эти мы пока прибережем. Если сумеем обойтись без них, они снова вернутся обратно в Россию. А нет – пожертвуем и ими. Жизнь людей дороже этих камешков. Простите за столь высокие слова.
Едва только бриллиантовые хлопоты свалились с плеч Кольцова, он стал настаивать на быстрейшем отъезде
Возвратиться тем же путем, которым он ехал сюда – через Германию и Польшу, – как оказалось, пока все еще было невозможно. Война с Польшей то прекращалась, то вновь возобновлялась, переговоры о мире затягивались и осложнялись различными нотами и меморандумами, и надежд на скорое подписание мирного договора пока все еще было мало. Поляки охотно и беспрепятственно пропускали через свою страну покидающих Советскую Россию, но не разрешали возвращение.
Два битых дня Жданов потратил на улаживание бесчисленного количества таможенных формальностей, чтобы отправить Кольцова этим, более коротким и удобным путем. Германия давала разрешение на пересечение своей территории. Но с поляками договориться не удавалось. И Жданов, в конце концов, в отчаянии сдался.
Оставалась еще одна дорога, более длинная и менее удобная: Париж – Берлин – Штральзунд, далее морем до Стокгольма, а оттуда уже – до Петрограда. Путь до Стокгольма не сулил никаких неприятностей. А вот дальше…
Швеция все годы, пока длилась Гражданская война, занимала нейтралитет и не имела с Россией никакого официального сообщения. Но все же небольшие сумасшедшие торговые суденышки иногда, вопреки всем страхам и рискам, ухитрялись пробиваться сквозь блокированную Антантой Балтику и добирались до Петрограда. Но случалось, что, покинув берега Швеции, эти маломощные скорлупки навсегда бесследно исчезали.
И все же Жданов склонялся именно к этому маршруту, и убедил остальных, прежде всего Кольцова. Предпочтительнее он виделся отсюда, из Парижа, только потому, что в Швеции, точнее, именно в Стокгольме, можно было рассчитывать на реальную помощь. Там, на Аппелбергсгатан жил Эспер Эгирют, опытный мореход, владелец небольшого судна, который не однажды помогал большевикам добираться до Петрограда. За два года он помог шести посланцам Жданова, и они без особых приключений достигли Петрограда. Последний раз, пять месяцев тому назад, с его помощью этот маршрут преодолели два представителя иностранного отдела при ВЧК.
Но после на связь с Эспером Эгирютом больше никто не выходил. Мало ли что с ним за это время могло случиться. А зафрахтовать какую-либо посудину своими силами, не имея в Стокгольме знакомых, было почти невозможно.
Поэтому был продуман и запасной вариант. Если Эспер Эгирют по каким-то причинам не сможет Кольцову помочь, оставалось одно. Из Стокгольма переправиться в Гельсинфорс. Это было реально. Строгого пограничного или таможенного контроля между Швецией и Финляндией не было. Дальше на различных попутках добраться до приграничной с Россией полосы и уже пешком – благо, граница была дырявая – перейти на советскую сторону.
Остановились на этом маршруте. Собственно, иного варианта и не было.
Когда Болотов собрался ехать на вокзал брать билет на поезд до Штральзунда, Кольцов напомнил ему:
– Надеюсь, вы не забыли? Я еду не один.
– С дамой? – с пониманием спросил Илья Кузьмич, предполагая, что речь пойдет о Тане.
– С Мироновым.
– Да, но…
– Об этом мы, кажется, договорились, когда я только собирался предложить ему заняться поисками саквояжа, – твердо сказал Кольцов. – Ни Жданов, ни Фролов, насколько я помню, возражать не стали.