Миссия в траве
Шрифт:
Нужно было чем-нибудь заняться. Откуда в человеке, независимо от его самочувствия, настроения и предпочтений, есть такая дурацкая потребность – занимать своё время? Он не может просто сидеть и смотреть в стену, хотя, казалось бы, чем это не занятие?
Сначала я пробовал спать. После госпиталя я чувствовал себя, как ни странно, дико уставшим. Впрочем, удивительного тут мало, поскольку тело моё генерировало миллионы сигналов в секунду, на которые нужно было реагировать. Так что и спать у меня получалось не очень хорошо. Я лежал и чувствовал весь мир, включая чесотку в боку, давление каждой нитки в простыне снизу, шевеление воздуха, колеблющего мою кожу, и запах дыхания людей из дома напротив. Пробовал принимать выданные мне таблетки от бессонницы. Если выпивать пачкой, помогало. Я отрубался. Но, просыпаясь, чувствовал
Я пробовал отвлечься на еду. В госпитале кормили однообразно, в основном странноватыми разноцветными пюре. У них был дикий вкус, но я не знал, то ли это мои искажённые ощущения, то ли они и правда представляют собой шедевры безумной кулинарии. Поэтому захотелось попробовать те блюда, которые я ел раньше, чтобы понять, как я их ощущаю теперь.
Моей любимой едой всегда были макароны с мясом. Мясо любого животного – лучше всего не слишком жирное, скажем, аброзятину – измельчают, обжаривают до выпаривания воды, добавляют приправы и всыпают фарш в отваренные макароны, а потом дают постоять под крышкой пару минут.
Я заказал доставку еды в номер. Запах фарша почуял ещё издалека, когда официант вкатил тележку с подносом, накрытым крышкой, в коридор. Отвратительный, прогорклый, тухлый, он заплыл мне в нос, и я уже не мог от него избавиться. Затем примешались резкие запахи приправ, вонь масла, мерзкий смрад макарон. Я и не подозревал до того дня, что макароны тоже пахнут. Я зажал нос и крикнул «Войдите!» в ответ на стук, хотя уже сомневался, следует ли официанта пускать.
Самое удивительное, что я смог съесть практически половину. С содроганием и омерзением, но смог. И, благодаря своему эксперименту, понял, что от еды вряд ли буду впредь получать удовольствие.
Пробовал читать книги, но не мог сосредоточиться. Отвлекало буквально всё. Особенно звуки. Я затыкал уши ватой, но всё равно слышал их. Город вокруг производил миллиарды звуков. Разные существа сговорились и принялись скрести, грохотать, шипеть, рычать, булькать, царапать и играть на музыкальных инструментах. И я никак не мог всего этого не слышать.
Прочитав полстраницы невнятной ерунды, я сдался. Я вышел на балкон. Подо мной пролегала узенькая вонючая улочка. Даже и её до самого неба заполняли транспортные средства. Платформы, флипы, воздушные велосипеды, люди с терминалами на ногах, мелкие и крупные дроны забивали пространство, оставляя между собой совсем немного щелей. Но и в эти щели умудрялись просачиваться олухи.
Если вы не знаете, олухи – это довольно крупные птицы, как правило, серо-голубые, с клювами, усеянными множеством мелких ложных зубов. Они едят всё подряд, начиная от семечек, крошек и картофельных очисток, кончая фольгой и пластиковой изоляцией. Говорят, что питаются иногда даже мелкими зверьками вроде пищиков, хотя сам я этого не видел, врать не буду. Олухи копаются на свалках, разносят опасные бактерии, в самый ответственный момент попадают в воздухозаборники двигателей, уже не говоря о том, что они обильно испражняются в воздухе, усеивая предметы внизу слоем коричневатого шоколадоподобного вещества. В последнее время на Эгозоне-1 они стали страшной бедой, сравнимой по масштабу со всеобщей депрессией, а может, и являясь одной из её причин.
Олухи сновали между летящим транспортом, ловя на лету мелких насекомых, остатки пищи, выроненной другими олухами из когтей, вступая друг с другом в схватки и заставляя пилотов мелких кораблей лавировать, уклоняясь от многочисленных тушек, и периодически содрогаться от ударов.
И вот я наблюдал за всей этой катавасией несколько минут, пока вдруг не услышал свистящий звук слева и не увидел, как крупный олух рассыпался в полёте в брызги крови и перьев и упал вниз, на синие плиты дорожного покрытия. Через пару секунд то же произошло со вторым.
Я повернул голову влево. На балконе, соседнем с моим, отделённом металлической решёткой и парой толстых стёкол, восседала на электрическом кресле высокая старуха самого экзотического вида.
Лицо её, высушенное, дряблое, с крючковатым носом и тонкими морщинистыми губами, выражало презрение ко всему вокруг. Тот глаз, который я мог видеть, был искусственным, ярко-красным, и с жужжанием вращался в орбите туда-сюда, выискивая новых жертв. Костлявая правая рука с одним металлическим пальцем сжимала ручку огромного новомодного электромагнитного пистолета, стреляющего стальными цилиндрами. Старуха была одета в кожаное чёрное платье со свободными рукавами и бесформенной юбкой с кучей перетяжек и ремешков, как носила современная молодёжь. В правом ухе моргала чёрным огоньком радиосерьга.
Я мысленно усмехнулся, решив, что развлечение, придуманное старухой, вполне подходит и для меня. На пару секунд вернувшись в комнату, я прихватил бластер и, заняв положение в пластиковом кресле возле перил, подстрелил олуха, скользившего мимо балкона. Затем выбрал ещё одного, который сидел на подоконнике здания напротив, и аккуратно поразил его в глаз.
В ту же секунду я услышал быстрый шорох слева и почувствовал, как моего виска коснулся гладкий металл.
– А известно ли вам, милостивый государь, – прозвучал старушечий голос возле моего уха, – что согласно статье три тысячи сто тринадцать внутрипланетного подкодекса убийство бесхозных животных в черте города наказывается штрафом в двести энергетических единиц за каждую особь? От наказания освобождаются только люди, имеющие справку о недееспособности, и пенсионеры, лишённые права получать выплаты. Я представляю собой и то, и другое. Кроме того, я имею право убить вас на месте, поскольку вы нарушаете закон в непосредственной близости от места моего проживания, у меня есть лицензия на владение оружием, я являюсь почётным пенсионером Содружества, и ваши действия могут быть признаны общественно опасными по пункту четыре статьи семь тысяч ноль-ноль-два того же подкодекса. Мне нажать на курок или вы можете убедительно оправдать своё вмешательство в мой мирный досуг?
Я, чуть оторопев от происшедшего, помедлил с минуту, а потом ответил:
– Нажимайте. Я был бы рад прекратить своё жалкое существование таким способом. Но, может быть, вы хотя бы представитесь?
– Понятно. Вы ненормальный, – сказала старуха, убирая пистолет от моего виска. – Я люблю ненормальных. Пойдёмте ко мне, чаю попьём, побеседуем.
Через пару секунд разъяснился вопрос, который меня несколько озадачил, а именно как старуха так быстро оказалась на моём балконе. Оказалось, что её кресло может не только двигаться по поверхности, но и летать. Она выдвинула из-под него маленькое дополнительное сиденьице и пригласила меня присесть, после чего мы легко перемахнули на её балкон, я пристроился на пластиковой скамеечке, и хозяйка принялась разливать чай из красивого сферического сосуда, парящего над столиком, по чашкам.
Сначала я сидел практически молча, односложно отвечая на вопросы, но потом мы разговорились и закончили беседу поздно ночью.
Старушку звали Сджутка Аж. До пенсии она занималась избирательной юриспруденцией. Этот неуклюжий термин придумали лет 500 назад, на волне борьбы за права биологических организмов. Роботы разного рода практически монополизировали вопросы права, но автоматическое принятие решений по судам многих не устраивало. Ввели сначала ограничения на использование искусственного интеллекта, а затем и приоритет естественного интеллекта над искусственным. Сделано это было несколько своеобразно. Дело в том, что правовая база Вселенной к тому времени стала очень сложной и полной противоречий. Законодательство всё ещё было в руках биологических организмов, так что сложность только росла со временем. Законы противоречили друг другу, и почти всегда можно было найти аргументы как за, так и против данного приговора суда. Искусственный интеллект принимал решение на основе собственных толкований юридических текстов, а если они были равноправны, то на основании веса прецедентов за каждый вариант решения. Естественный разум так работать не мог, поэтому юристам биологического происхождения разрешалось принимать решения на основании всего одного прецедента. И в случае, если находился юрист нужной квалификации, он мог оспорить решение юриста-робота, несмотря даже на его очевидную правоту и подавляющее большинство прецедентов. Если же на каждой стороне были живые юристы с примерно одинаковым опытом и равной по весу аргументацией, то решение по делу мог принять живой судья. Считалось, что он должен руководствоваться гуманистическими соображениями.