Миссия выполнима
Шрифт:
Спустя какое-то время работа весел вдруг резко усилилась, его подняли, перенесли в тесное помещение, помогли нащупать под ногами место и усадили в кресло. Потом связали ноги проволокой.
Сиплый голос начал удаляться, и Фэрли, услышав визг уключин, догадался, что этот человек уплывал на шлюпке один.
Он подумал, что опять находится на лодке – той же самой или какой-то другой, – но затем услышал, как завелся двигатель, и ему сразу стало ясно, что он в самолете.
Или, вернее, в гидросамолете.
Вслед за первым двигателем завелся второй, потом оба долго ревели вхолостую, пока самолет не начал двигаться. Он почувствовал, как машина тронулась с места и в окно плеснула вода, а кабину стало резко кренить и бросать на волнах. Фэрли знал, что черный Абдул был мастерским пилотом, он помнил, как тот хладнокровно управлял вертолетом и как ловко сумел сделать вид, что мотор барахлит, хотя с ним все было в порядке; несмотря на это, сейчас ему было немного страшновато. Однако и в этот раз все обошлось – они благополучно взлетели в воздух, кресло под ним выровнялось и стало запрокидываться назад по мере того, как самолет набирал высоту.
Он не мог точно определить, сколько времени они находились в воздухе, в какую сторону летели или откуда начали свой полет. Ориентируясь на голоса, Фэрли установил, что в кабине, кроме него, находились еще четверо: Абдул, сидевший за штурвалом; Селим, их главарь, говоривший со славянским акцентом; девушка, которую Селим называл Леди; и Ахмед, имевший испанский акцент и изъяснявшийся идеологическими клише.
Ему стоило немалого труда сконцентрироваться на какой-нибудь мысли. Иногда он упрекал себя за то, что не строит никаких планов бегства. Он вспоминал Вторую мировую и английских летчиков, без конца придумывавших сложные невыполнимые способы побега все те пять лет, которые они провели в нацистском плену. Они говорили: «Мы должны отсюда бежать».
Но теперь не было этого «мы», Фэрли был один, и про побег можно было забыть. У него оставался один долг перед самим собой – постараться не сойти с ума. В эту минуту он не мог требовать от себя большего.
08.10, континентальное европейское время.
Лайм все еще сидел на перевернутом ящике. В гараже появился один из испанских полицейских в форме: получена радиограмма от Шестого флота. Лайм направился к полицейскому джипу.
– Думаю, вам следует об этом знать, – сообщил адмирал, – у нас появились конкуренты.
Лайм вернулся назад, чувствуя, что груз на его плечах стал еще более тяжким. Конечно, избежать появления на сцене агентов с той стороны было невозможно. Русские, китайцы и Бог знает кто еще. Он представил, как какой-нибудь засекреченный албанский агент, подключившись к делу, опережает всех и спасает Фэрли, а потом оставляет его у себя. Случай маловероятный, но такой риск все-таки существовал; тогда вместо одних похитителей у них появятся другие, вот и все. Значит, теперь, кроме всего прочего, он должен был заботиться о том, чтобы информация, которую он добыл, не попала в чужие руки. Задача не из легких, если вспомнить, как просто сейчас перехватить любое сообщение и сколько есть на земле таких мест, где игроки из разных команд сидят за соседними столами. С сегодняшнего дня Лайму придется больше думать о секретности своих коммуникаций, использовать по возможности защищенные линии связи, кодировать свои сообщения – в общем, терять еще больше времени.
Вполне вероятно, что конкуренты попытаются оказать им помощь. Для русских или китайцев участие в спасении Фэрли было бы самым крупным пропагандистским успехом за последние десятилетия, оно означало бы триумф политики мирного сосуществования и разрядки напряженности, новые важные очки в политической игре. Но он не мог позволить себе принять их помощь. Стоит только сделать их своими партнерами, как он станет спотыкаться на каждой кочке: начнутся бесконечная бюрократическая волокита, консультации с вышестоящими инстанциями и тому подобные проблемы.
От союзников можно было ожидать некоторой поддержки техникой, людьми и коммуникациями, однако при всей бескорыстности их помощи соображения секретности связывали ему руки.
Он должен был использовать всех, не давая ничего взамен. Нетрудно было предугадать, чем все это кончится: рано или поздно начнутся обиды, раздражение, и при очередной попытке получить поддержку Лайм встретит лишь враждебность и сопротивление.
В ЦРУ работало около сотни тысяч человек, из них двадцать тысяч были секретными агентами, из которых одна тысяча работала в Средиземноморье. При необходимости Лайм мог к ним обратиться. Пока что они занимались только тем, что проверяли свои контакты и собирали слухи, курсировавшие по левому подполью.
В половине девятого английский морской офицер привез баскского рыбака. Его имя было Мендес; он улыбался застывшей неестественной улыбкой, как будто слишком долго позировал фотографу. Блекло-голубые глаза рыбака и его сжатый рот с низко опущенными уголками губ говорили о суровой жизни, полной тревог и разочарований. Его одежда пахла рыбьей чешуей и морем. Он не умел говорить по-английски и очень мало – по-испански. Два часа назад Лайм вызывал в гараж гуардиано, говорившего на баскском языке; теперь он подозвал его к себе, и беседа началась.
Очень любезно со стороны сеньора Мендеса, что он согласился уделить нам немного времени. Команданте обращался с ним невежливо; мы сожалеем об этом и надеемся, что сеньор Мендес не держит на него обиды, – сейчас всем приходится нелегко, даже команданте, и проявленную им резкость можно понять, а значит, и простить. Не хочет ли сеньор Мендес попробовать американскую сигарету?
Лайм должен был убедиться, что Мендес у него на крючке, прежде чем приступить к сути допроса. Он говорил очень мягко: как прискорбно, что из-за этого дела сеньор Мендес потерял рабочий день и не ловил сегодня рыбу; американское правительство считает своим долгом компенсировать ему потерю – тысячи песет будет достаточно? Ни в коем случае не следовало пережимать, Мендес должен был взять эти деньги с гордостью, не как простолюдин, которому сунули подачку, а как уважаемый человек, получивший достойную плату за помощь, которую он оказал детективу в поиске похищенного президента Америки.
Потребовалось время, чтобы исправить допущенные Домингесом промахи, но в конце концов Лайму удалось вытянуть из рыбака его историю. Он не видел никаких лиц, только три фигуры в арабской одежде; четвертый человек был в какой-то форме. Приехали на берег в катафалке. Мендес в это время был на пляже – в нескольких сотнях ярдов от машины – и шел от своей лодки к дому, стоявшему в дюнах неподалеку от линии прибоя, у которой остановился катафалк. Фары у катафалка не горели; с моря к нему подплыла шлюпка, которую послали с большой лодки, стоявшей на якоре недалеко от берега.