Мистер Аркадин
Шрифт:
— Слушай. Слушай внимательно.
Я взглянул на двух полицейских, приближавшихся к нам. Луч света от их фонаря скользнул по фигурке Мили, по ее лицу, потом по лицу умирающего.
— Да это Бракко, — сказал один из полицейских.
В его голосе не было особого удивления от того, что он увидел здесь Бракко, к тому же умирающего, с ножом между лопаток. Фонарь направили на меня.
— А ты кто такой? Что тут делаешь?
Если бы я спокойно ответил тогда на хорошем итальянском, может, у меня и появился бы шанс,
— Просто проходил мимо. Я турист. Моя яхта стоит вон там.
Конечно, я все сделал не так, как следовало. Лучшим подтверждением моей невиновности было бы притвориться непонимающим и предъявить свой американский паспорт. Но теперь поздно было что-либо менять.
Один из фараонов остановил на мне свои стальные глаза. Он заметил мою растерянность. Мне показалось, ему это доставило удовольствие.
— Малыш тут ни при чем, — пробормотал Бракко.
Никто не обратил внимания на его слова. Полицейский переспросил:
— Так у тебя и яхта имеется? Давай-ка на нее взглянем. Пошли.
Влипли. На борту у нас на 10 тысяч долларов табаку. Что скажет Тадеуш! Он непременно будет ждать меня в Танжере в следующую среду.
— Ну так что, идем?
Я освободился от руки Бракко. Отпихнул Мили.
— Оставайся здесь и жди меня.
Если она увяжется с нами, из этой истории вообще не выпутаешься.
Терять больше было нечего. На таком суденышке, как «Королевна», не так-то просто спрятать товар. А уж эти ублюдки знают, где искать.
— Одни сигареты? Больше ничего? Марафету нет?
— Клянусь…
Я был для них сосунком. И вел себя как последний дурак. Тадеуш — тот лишь усмехнулся бы одной стороной рта, той, где нет шрама… Но сколько бы они ни прочесывали «Королевну», им ничего, кроме сигарет, не найти. Хотя и этого хватит, чтобы упечь меня за решетку.
— Пойдешь с нами.
Фараон выглядел вполне довольным. Было от чего. Все доказательства на руках.
Я взял чистый носовой платок, протер лицо одеколоном, зачесал волосы со лба. Я ничего не чувствовал — ни отвращения, ни страха. Я просто устал, чертовски устал.
Я ступил на сходни. Фараон шел за мной по пятам. Я увидел, что Мили все еще стоит на коленях возле Бракко. И сказал: «Не стоит трогать девочку. Она ни при чем».
Полицейский промолчал.
А Бракко все говорил. Теперь он своей огромной ручищей вцепился в руку Мили. Его губы были почти у самого ее уха. Я видел ее лицо, почти зеленое, и подумал, что она вот-вот хлопнется в обморок.
— Не забудь имя… его имя… и имя женщины тоже…
Не уверен, что слова были именно эти, но так мне послышалось.
— Чего это ты тут болтаешь, Бракко? — спросил полицейский. — Давай-ка, давай, продолжай!
Он тоже нагнулся над раненым. Но Бракко уже выпустил руку Мили и весь обмяк. Он был мертв.
Полицейские
— Что он сказал тебе? Быстро говори. Не теряй времени.
Она смотрела на меня невидящими глазами. Я тряхнул ее за плечи.
— Какое имя назвал Бракко? Отвечай же!
Полицейские удостоверились наконец, что он был действительно мертв, и осторожно уложили опять в лужу крови. Его нельзя было трогать с места до приезда доктора и судебного эксперта. Не пройдет и минуты, как они примутся за меня.
— Мили, прошу тебя!
Она пожала плечами.
— Да он сам не соображал, что говорил. Бедолага.
Вероятно, она была права. Но я настаивал.
— Но он назвал тебе имя? Чье?
Полицейские оставили тело и велели мне следовать за ними. Я едва успел услышать ответ Мили.
— Аркадин, — сказала она. — Грегори Аркадин.
Нет, Мили не ожидала меня у тюремной ограды, когда три месяца спустя я вышел на волю. Я понятия не имел, что с ней. Она ни разу не написала, что, впрочем, меня не только не огорчило, но даже не удивило. Такой поворот предусматривался нашим взаимным соглашением по поводу ходки на «Королевне». Я ничего не имею против женщин, но в серьезных обстоятельствах лучше обходиться без них. Доказательство преданности не сулило Мили особых выгод, да и мне тоже.
Девушка вроде нее, перебивающаяся со дня на день-известно, за счет чего она жила, — скитающаяся из страны в страну, то в одиночестве, то с кем-нибудь на пару, зависящая от любого чиновника, имеющего отношение к полиции, не могла допустить, чтобы на ее имя упала сомнительная тень. Какое-то время после моего ареста ее, конечно, держали под колпаком, потом, убедившись, что она напрочь забыла обо мне — очередная случайная встреча с неудачным концом, — оставили в покое. Логично.
А ее поведение даже мудро, уговаривал я себя в тюрьме. И все же теперь, совсем один на этих враждебных улицах, с пустыми карманами — у меня оставалось лишь несколько смятых бумажек, случайно завалявшихся в плаще, — я почувствовал, что мне недостает Мили. Здорово недостает.
У меня, конечно, было полно знакомых в Неаполе и в окрестностях. Но я совсем не торопился увидеться с ними. Кое-кто из этих людей работал с Тадеушем, и вряд ли меня ожидал у них сердечный прием. Я отсидел свои три месяца и потерял «Королевну», но весь конфискованный груз был прямым убытком хозяина.
Я отправился к метрдотелю отеля «Везувий» и намекнул насчет займа на сумму билета первого класса до Монте-Карло. Он ссудил эти деньги довольно охотно. Этот парень знавал меня в лучшие времена, а я тогда не скупился на чаевые, считая их страховым взносом про черный день.