Мистер Кларнет
Шрифт:
Они двигались по деревне, заговаривая с людьми. Никто ничего не знал. Ни о Чарли, ни о Бисоне, Медде, Фостине и даже о Лебаллеке. Максу показалось, что люди не врали. Вопросы о Тонтон-Кларнете вызывали у них смех. Макс начал сомневаться, что Бисон и Медд вообще здесь появлялись. На исключено, что Дезир намеренно направил его по ложному пути.
Когда они приблизились к церкви, оттуда донеслись удары барабанов. Тот самый гипнотический ритм, проникающий в душу.
Дверь была заперта на висячий замок. На стене висела доска объявлений с крупным изображением Девы Марии. Шанталь прочитала объявления и рассмеялась.
– Макс, мы с вами ошиблись. Это не церковь, а бонфор,
– Надо же, – удивился Макс, – а выглядит как Дева Мария.
– Это для отвода глаз. Давно, во времена французского владычества, на острове пытались искоренить культ вуду и обратили всех привезенных из Африки рабов в католицизм. Сопротивляться было бесполезно, рабы это знали и для вида подчинялись церковным правилам. Ходили в церковь, как положено, но поклонялись там не христианским святыням, а своим богам лоа. Святой Петр стал у них папой Легбе, богом заблудших, Святой Патрик стал Дамбаллой, змеем-лоа, святой Иаков стал Огун Ферраем, покровителем воинов.
– Умный ход, – заметил Макс.
Шанталь улыбнулась:
– Как раз сегодня в шесть у них состоится очередной праздник богов. Давайте останемся. Хочу сделать жертвоприношение за здоровье мамы.
Макс кивнул:
– Конечно.
Это означало, что возвращаться в Петионвилл придется в кромешной тьме, но он намеревался побывать на празднике, удовлетворить любопытство. Макс никогда не присутствовал на отправлении ритуалов вуду. По крайней мере от поездки будет хоть какая-то польза.
В конце деревни росли два дерева мапу, а за ними стояло брошенное недостроенное здание из песчаника. От него открывался великолепный вид на водопад внизу.
– Надо же, придумал кто-то строить у черта на рогах, – произнесла Шанталь.
– Может, в этом вся и суть, – промолвил Макс.
Деревья мапу украшали горящие свечи, ленты, локоны волос, фотографии и записки. Чуть дальше к ущелью Содо тихо струил воды мелкий ручей. Идиллическую картину портили играющие в воде два ротвейлера.
Их хозяин, невысокий, полноватый мужчина в джинсах и свежей белой рубашке, стоял на противоположной стороне ручья, наблюдая за собаками и за незнакомцами, казалось, с одинаковым интересом. В левой руке у него было помповое ружье «моссберг».
– Бонжур! – крикнул он. – Американец?
– Да, – ответил Макс.
– Военный? – Выговор у него был американский.
– Нет.
– Побывали у водопада? – Он прошел по берегу ручья поближе к ним. Собаки тоже переместились.
– Да, побывали.
– Понравилось?
– Конечно, – сказал Макс.
– Как в сравнении с Ниагарой?
– Не знаю, – пожал плечами Макс. – Никогда там не был.
– Если пройти туда чуть дальше, то по плоским камням можно перебраться на эту сторону, не заходя в воду.
– А что на той стороне?
– Французское кладбище.
– Почему французское?
– Там похоронены французские солдаты. Из армии Наполеона. В старину на этом месте находилась табачная плантация, а гарнизон стоял как раз там, где сейчас деревня. Небольшой гарнизон. Все было хорошо, пока однажды ночью рабы не поднялись и не захватили гарнизон. Пригнали солдат сюда, прямо где вы стоите, между этими двумя мапу. Одного за другим ставили на колени у веве, посвященном Барону Субботе, – веве это что-то вроде алтаря, – и резали горло. – Он провел пальцем по горлу и щелкнул языком. – А кровь сцедили и выпили. Потом рабы переоделись в форму солдат и стали бесчинствовать. Перебили всех белых в округе. После, когда Гаити завоевал независимость, они обосновались
Макс посмотрел на деревья и землю вокруг, будто ища следы этой жуткой казни, и двинулся вместе с Шанталь по берегу к камням, чтобы перейти ручей.
Он прикинул, что они с владельцем собак примерно одного возраста, лет сорок пять, но теперь, подойдя вплотную, увидел, что тот старше. Чернокожий, круглолицый, небольшие глаза искрились весельем, точно ему только что рассказали потрясающий анекдот и он еще не отошел от смеха. Лоб испещрен морщинами, на щеках серебрилась щетина. Он выглядел крепким и здоровым. Сильные руки, бочкообразная грудная клетка. Вероятно, в молодости был профессиональным культуристом. Наверное, и сейчас раз в неделю занимается со штангой, поддерживая мышечный тонус. По неуловимым признакам – осанка, манера смотреть, интонация, – которые для непосвященного ничего не значат, Макс безошибочно определил, что этот человек отсидел срок в тюрьме.
Они пожали друг другу руки. Макс представил себя и Шанталь.
– Меня зовут Филипп. – Он засмеялся, показав замечательные зубы, каких Макс у местных не видел. Голос хриплый, и Макс предположил, что это оттого, что ему здесь не с кем поговорить. – Пошли! – произнес он с энтузиазмом. – Я покажу вам кладбище.
Они пересекли поле, ручей и оказались у апельсиновой рощи. Вот откуда в деревне этот дивный запах. Филипп шагал впереди, обходя кучи гниющих фруктов. Дикие апельсины были очень крупные, размером с грейпфрут. Таких Макс никогда не видел. Кожура толстая и чуть розоватая. Внутри мякоть испещрена красными крапинками. В роще стоял гул. Гниющими апельсинами лакомились мухи и осы.
Кладбище было довольно обширное. Прямоугольный участок, обнесенный невысоким забором из металлических прутьев, зарос высокой травой, в которой прятались надгробия.
Шестьдесят могил тянулись в пять рядов по двенадцать в каждом. На серых камнях крупными печатными буквами были высечены имена и фамилии солдат.
– Я не рассказал до конца, – промолвил Филипп, ведя Макса и Шанталь вдоль могил. – Рабы не только выпили кровь солдат и переоделись в их форму. Они взяли себе их имена и фамилии. Видите? – Он показал на камень с именем «Валентин». – В деревне большинство фамилий и имен отсюда.
– А зачем? – удивился Макс. – Если они освободились от рабства, зачем было брать имена рабовладельцев?
Филипп улыбнулся:
– А затем, чтобы вырвать рабство с корнем.
– Для чего им надо было их хоронить?
– Гаитяне очень уважают мертвых. Даже белых. Они боялись, что их станут преследовать привидения-французы. Но все равно кое-что не получилось. – Филипп вышел на широкую поляну, отделяющую могилы солдат от остальных захоронений. На одном из камней надпись отсутствовала. – В армии Наполеона служили мальчики-сироты. Восьмилетние и чуть старше. Считалось, что они приносят удачу. В здешнем гарнизоне вообще служили одни молодые. Командиру было лет двадцать. А вот могила, – показал Филипп, – мальчика-талисмана этого гарнизона. Не знаю его имени, и сколько ему было лет. Он играл на кларнете рабам, вкалывающим на плантации. Его они прикончили в последнюю очередь. Заставили мальчика играть на кларнете, пока резали глотки его товарищам и сцеживали кровь в кувшины. Кларнетиста резать не стали. Просто положили в ящик и похоронили заживо. Вот тут. И он играет на кларнете до сих пор. Когда ветер дует отсюда, в деревне отчетливо слышны звуки инструмента. Барон Суббота, призвав к себе мертвых, обнаружил, что мальчик еще жив. Он сделал его своим приближенным, поручил надсматривать за умершими детьми.