Мистер Писатель
Шрифт:
– Он был сделан по примеру театра Форда в Вашингтоне. Там ведь убили Линкольна? Один из моих предков Хоубейкеров никак не мог смириться, что мы проиграли в войне.
– Ты о Гражданской?
Мейсон смахнул с лица мокрые пряди, выставив на обозрение идеальные скулы. Элли никогда раньше не возбуждалась от вида мужских скул.
– Войне Северной агрессии, – поправила она с намёком на улыбку.
– А! Продолжай.
Она прошла мимо гардероба к подсобке уборщика. Удивительно, но там всё ещё сохранились
– Держи. – Элли вытащила рулон и кинула Мейсону. – Промокнись. – Затем оторвала несколько кусков для себя. – Прости, ничего посущественней нет.
– Дорогая, я англичанин. Поверь, мне не раз приходилось попадать под дождь.
Действительно.
– Что ж, ладно, пра-пра-пра-дядя Рейфорд построил этот театр в качестве некоего памятника Конфедерации. А затем в шестидесятых Бакли Хоубейкер…
– Извини, но в вашей семье заведено давать мужчинам крайне нелепые имена?
– Ага. – Элли рассмеялась и приложила бумажное полотенце к груди.
Глупо, это лишь привлекло внимание Мейсона. И да, сквозь ткань тут же проступили соски. Встали как добровольцы в войсках Конфедерации.
Она быстро отвернулась, притворившись, будто проверяет содержимое подсобки. Возможно, удастся найти какую-нибудь дыру и забраться в неё. Или портал в другое измерение.
– Итак, твой дядя Бакли…
– Что? – Элли повернулась и почти врезалась в Мейсона.
Он окинул её медленным взглядом и только потом отступил в сторону.
– В шестидесятых… – напомнил он, отходя к одной из афиш.
– Да. – Сердце бешено забилось о рёбра. – Бакли – и он приходился мне кузеном, а не дядей – открыл для себя мир, любовь и рок-н-ролл, а ещё нечто под названием «равенство». А может, он просто сидел на наркоте, сложно сказать. В общем, в результате Бакли застыдился этого «памятника Южному злу» и нанял кого-то, чтобы сотворить вокруг изначального здания ужасный фасад. К счастью, до внутреннего убранства он не добрался – попал под автобус.
Мейсон моргнул и вдруг громко рассмеялся:
– Выдумываешь!
– Про автобус или?…
– Про всё.
– К сожалению, нет. К сожалению – потому что хоть я и ценю сантименты, но ты видел этот фасад? В любом случае, передняя часть здания – то есть вот это фойе – пережила закидоны кузена совершенно нетронутой, и нам пришлось сделать лишь небольшой ремонт в зрительном зале и на сцене. Здание нуждается в полной реставрации, но…
Мама Элли вечно втолковывала ей, что говорить о деньгах бестактно. Правда, тогда у них были деньги.
– Если честно, то у нас просто нет средств. Я думала устроить что-то типа аукциона, потому что в бутафорской – то есть в мастерской с реквизитом – остались некоторые действительно крутые старые вещи и… опять я всё болтаю и болтаю, как будто это интересно.
– Кажется, я уже говорил, что мне нравится тебя слушать, – пробормотал Мейсон. – Очень нравится.
– О. Хорошо. Я начинаю болтать, когда нервничаю. Либо так, либо просто проглатываю язык. Однажды мой брат подначил меня сыграть малютку Тима в рождественской постановке и… мне стоит попробовать заткнуться.
– Я заставляю тебя нервничать, Эллисон?
«Ещё бы. Словно куча качающихся игрушек вокруг кошки».
– Нет. Нет, конечно нет.
Мейсон стоял так близко и…
– А то мне это кажется очаровательным.
«Серьёзно?»
– Серьёзно?
– М-м-м… – Он придвинулся ещё ближе. – Наверное, надо убрать это назад в коробку? – прошептал он ей прямо на ухо.
Элли буквально чувствовала жар его тела. Ещё чуть-чуть и одежда высохнет сама.
– Что?
Или, может, просто… испарится, как её мозговые клетки.
– Бумажные полотенца, – объяснил Мейсон, не отрывая глаз от губ Элли. По крайней мере, она думала, что именно от них. Конечно, помада наверняка стерлась. – Ты бы хотела, чтобы я…
Не ясно, кто из них двинулся. Наклонился ли он, или она…
Да какая разница? Потому что Мейсон вдруг прильнул к её губам.
И это было великолепно. Мягко. Нежно. Идеальный первый поцелуй. Почти как по сценарию.
Мейсон свободной рукой притянул Элли к себе. Она ахнула от удовольствия, и он издал в ответ схожий звук, лаская её рот самым кончиком языка.
Но внезапно отстранился, пробормотав:
– Мне жаль.
Словно обидел её поцелуем.
И Элли удивила себя, прошептав:
– А мне нет.
Она неуверенно потянулась к нему. Ткань под пальцами была влажной, но грудь под ней – твёрдой. Глаза Мейсона – как крепкий виски – смотрели в её, пока она вставала на цыпочки.
Но затем он запустил руку Элли в волосы, обхватил затылок. Она ответила на ласку, ощущая глубоко внутри горящее пламя. Он гладил её шею, посылая дрожь по всему телу. Стоило нежно втянуть его нижнюю губу, как Мейсон с мягким стуком уронил полотенца.
Положив вторую руку на бедро Элли, он привлек её вплотную. Она ощутила вжавшийся в живот твёрдый член.
Голова закружилась. Элли впилась пальцами в мускулистые плечи.
– Боже. Эллисон. – Мейсон целовал её так жадно, что сердце бешено билось в груди. Затем, плюнув на приличия, приподнял её, и Элли опоясала его ногами, пока он покрывал поцелуями линию её подбородка. – Я по тебе неделями с ума схожу.
– Я… правда?
– Правда. – Мейсон прижал её к двери. – Эти васильковые глаза. – Поцеловал веки. – Сладкая улыбка. – Губы. – И то маленькое платье в горошек. Просто чудо, что я смог держать руки при себе.