Мистер убийца
Шрифт:
– Может быть, во сне ты съела кошку. Она уже достаточно проснулась, чтобы захихикать.
Из ванной послышался шум спускаемой воды, и через секунду открылась дверь. Раздался голос Эмили:
– Шарлотта, ты в туалете хочешь быть одна, или я могу принять душ?
– Давай мойся, – ответила Шарлотта. – От тебя пахнет.
– Да? Ну, а ты не воняешь?
– Это ты вонючка.
– И очень рада, – ответила Эмили, вероятно потому, что не могла придумать что-то еще в этом роде.
– Дорогие мои дочери, вы же приличные девочки.
Когда Эмили исчезла в ванной и начала крутить краны, Шарлотта сказала:
– Мне надо как-то избавиться от этого ощущения во рту.
Она встала и подошла к открытой двери. На пороге она обернулась к Марти.
– Папа, мы сегодня пойдем в школу?
– Сегодня нет.
– Я так и думала. – Она помедлила. – А завтра?
– Не знаю, родная. Вероятно, нет. Она снова помедлила.
– А мы будем ходить в школу когда-нибудь?
– Ну конечно.
Она посмотрела ему в глаза долгим взглядом, потом кивнула и вошла в ванную.
Ее вопрос потряс Марти. Он не был уверен, пыталась ли она просто представить свою жизнь без школы или же испытывала настоящую тревогу по поводу тех несчастий, которые свалились им на голову.
Еще сидя на постели с Шарлоттой, он услышал, как заговорил телевизор, и понял, что Пейдж тоже проснулась. Он поднялся, чтобы пожелать ей доброго утра.
Он был уже у двери, когда Пейдж позвала его:
– Марти, быстрее, посмотри!
Он торопливо вошел в комнату и увидел, что она стоит напротив телевизора. Показывали утренние новости.
– Это о нас, – сказала она.
Он узнал свой дом на экране. Женщина-репортер стояла на улице спиной к дому, лицом к камере, Марти кинулся к телевизору и прибавил звук.
…поэтому это остается тайной и полиция очень хотела бы поговорить с Мартином Стиллуотером сегодня утром.
– Правда? Они хотят поговорить сегодня утром, – сказал он с возмущением. Пейдж шикнула на него.
– …безответственный розыгрыш писателя, слишком торопящегося привлечь к себе внимание, или что-то более циничное? Теперь, когда лаборатория полиции подтвердила, что большое количество крови в доме Стиллуотера действительно принадлежит человеку, власти должны срочно дать объяснение этому факту.
На этом репортаж кончился. Когда репортер сообщала свое имя и местонахождение, Марти заметил слова "прямой эфир" в верхнем левом углу экрана. Хотя эти два слова находились там все это время, до него не сразу дошло, что они означают.
– Прямой эфир? – проговорил Марти. – Репортеры обычно не передают в эфир, если только не следует продолжение.
– Продолжение следует, – сказала Пейдж. Она стояла, обхватив себя руками и хмуро уставившись в телевизор.
– Лунатик все еще на свободе и бродит где-то рядом.
– Нет, я имею в виду, когда происходит ограбление или возникает ситуация с заложниками, с привлечением спецназа для штурма того места, где их держат. По правилам телевидения все показывать довольно скучно, действие развивается медленно, некому поднести микрофон, только пустой дом снаружи – смотри на него. Такой сюжет не годится для прямого эфира, слишком это дорого и неинтересно.
Новости теперь шли из студии. К его изумлению, они читались не обычным диктором второго канала студии Лос-Анджелеса, который выполнял обязанности комментатора в утренней программе. На этот раз новости вел известный обозреватель.
– С каких это пор репортажи о таких происшествиях стали сообщать в национальной программе новостей?
– Но ведь на тебя было совершено покушение, – сказала Пейдж.
– Ну и что? Да сейчас по всей стране каждые десять секунд совершаются гораздо более серьезные преступления.
– Но ты пользуешься известностью.
– Черта с два.
– Тебе, может, это и не нравится, но ты действительно известная личность.
– Не такой я знаменитый, всего два бестселлера, и то в мягкой обложке. Ты знаешь, как трудно добиться, чтобы тебя пригласили на пару слов в эту программу? – Он постучал костяшками пальцев по лицу обозревателя на экране. – Труднее, чем получить приглашение на официальный обед в Белом доме! Даже если бы я нанял рекламного агента, готового продать душу дьяволу, то и он не смог бы протолкнуть меня в эту программу, Пейдж. Я еще не дорос до нее. Я для них пустое место.
– Ну… и что ты хочешь сказать? Он подошел к окну, из которого была видна стоянка, и раздвинул шторы. Ранние бледные лучи солнца. Ровный поток машин по тихоокеанской магистрали. Деревья лениво шелестят кронами от дуновения мягкого ветра с моря.
Мирный, обычный пейзаж, но ему он показался зловещим. У него появилось ощущение, что он смотрит в мир, который вдруг стал для него незнакомым, мир, который изменился в худшую сторону. Эта трансформация была, на первый взгляд, совершенно незаметна, скорее субъективна, чем объективна, ее нельзя было увидеть, но тем не менее она была реальной. И надвигалась все быстрее. Может, этот вид из окна – кусочек незнакомой планеты, которую он видит из космического корабля, внешне напоминающий его родину, но которая под этим обманчивым покрывалом недоступна и непригодна для человека.
– Полиция может так быстро сделать анализы крови, но точно знаю, кажется, не в правилах полиции так запросто обнародовать полученные результаты.
Он опустил шторы и повернулся к Пейдж, на лице которой было написано беспокойство.
– Национальные новости? Прямо в эфир, с места происшествия? Я не понимаю, что происходит, Пейдж. Все становится еще более странным.
В то время когда Пейдж принимала душ, Марти поставил стул к телевизору и стал переключать каналы в поисках других новостей. Он поймал еще одно сообщение о себе по местному каналу, а потом еще одно, уже полное, по национальной программе.
Он старался убедить себя, что не сходит с ума, но у него создалось вполне определенное впечатление, что в обоих сообщениях предполагалось, без прямых обвинений, что его заявление полиции в Мишн-Виэйо было ложным, а мотивом этому послужило или его желание сделать рекламу своим книгам, или что-то еще похуже, чем обычный карьеризм. Обе программы использовали фотографию из последнего журнала "Пипл", на которой он был похож на зомби, с горящими глазами, выглядывавшего из темноты, злобного и безумного. И в том, и в другом сообщении упорно, упоминались три пистолета, которые забрала у него полиция, как будто он был каким-то бандитом, живущим в бункере, доверху набитом разным оружием и боеприпасами. К концу третьего сообщения он подумал, что это делалось специально для того, чтобы стало ясно, что он может быть опасен. Намеки были не явными и умело замаскированными, их смысл скорее угадывался в интонации диктора и выражении его лица, чем в словах, которые он произносил.