Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет
Шрифт:
– Уж понятно, не чужие, – Ленин зло прищурился. – Зачем столько?
– Яков решил, чем больше, тем лучше.
– Да, теперь Яков у нас тут главный. Он все решает. Он решает, а вы единодушно одобряете. Благолепие.
– Ну, зачем вы так, Владимир Ильич? – сконфузился Бонч.
На пороге появился нарком здравоохранения Семашко, за ним трое незнакомых пожилых мужчин, один в белом халате, с докторским саквояжем. Федор сидел на стуле, рядом с койкой, хотел встать, поздороваться, но вождь тронул его пальцы здоровой
– Сиди, будь рядом, не допусти припадка при них, при докторишках.
Последним в кабинет вошел Свердлов.
– Владимир Ильич, что? Как вы? – спросил Семашко.
– Здравствуйте, Николай Александрович. Всем остальным мое почтение. Я, товарищи доктора, чувствую себя архипаршиво и видеть вас совсем не рад.
– Ну-у, Владимир Ильич, рады, не рады, а осмотреть вас все-таки придется, – сказал шутливым, слегка снисходительным тоном тот, что был в халате, и шагнул к койке.
– А, товарищ Минц. При полном параде. Халат надели, ручки вымыли, – проворчал Ленин.
– Товарищи, у Владимира Ильича два ранения в левую руку, – стал объяснять Бонч, нервно переминаясь с ноги на ногу и ни на кого не глядя, – вот, товарищ Агапкин уже произвел осмотр, оказал первую помощь, шину наложил, так сказать, домашнюю, импровизированную.
Все головы разом повернулись, все взгляды устремились на Федора. Ему хотелось исчезнуть, просочиться сквозь стену и оказаться в своей маленькой тихой каморке. Минуту длилось молчание, наконец Семашко сухо спросил:
– Ну-с, что скажете, коллега?
– Огнестрельные поражения, – начал Федор каким-то чужим, необыкновенно глубоким и низким голосом, – оба слепые. Одна пуля раздробила левую плечевую кость. Вторая в правой стороне шеи, чуть выше ключицы.
– Простите, где? – доктор Минц глухо кашлянул.
Остальные молча переглянулись. Семашко едва заметно пожал плечами.
– А вот она, пуля, извольте сами пощупать, – Ленин указал на свою шею, приподнял подбородок и даже слегка повернул голову влево, чтобы щупать было удобней.
Минц присел на край койки. Белые гибкие пальцы заскользили по шее вождя и остановились над ключицей, там, где был плотный бугорок липомы.
– Совершенно верно, – сказал вождь, – она именно здесь, злодейская пуля.
– Именно здесь? – Минц покраснел, глаза его испуганно забегали.
– Вас что-то смущает, доктор? – участливо спросил Свердлов.
– Да! Нет… Но позвольте, а где же входное отверстие?
– В спине, – сказал Свердлов, и стекла пенсне ярко блеснули, – стреляли в спину. Подло, из-за угла, в спину.
– Метили прямо в сердце. Ранка как раз под левой лопаткой, – трагически вздохнув, подтвердил Бонч, – я видел. Маленькая такая ранка, крови совсем нет.
– Вероятно, внутреннее кровоизлияние, – подал голос один из докторов.
– Погодите, Владимир Дмитриевич, но вы
– Волновался. Напутал. Только одно в руку. Тоже маленькая ранка. Пуля раздробила кость и сидит там, в плече, под кожей.
– Под кожей? В таком случае обе пули следует удалить не мешкая, – сказал Минц. – И входное отверстие той, которая в шее, должно располагаться несколько иначе, видите ли, траектория полета…
– Траектория полета может измениться, если на пути твердое препятствие, например позвоночник, – прозвучал тихий приятный баритон.
Доктор Розанов успел войти незаметно. Он был в белоснежном халате, дородный, гладкий. Пышные усы расчесаны и слегка подвиты кончиками вверх. Федору пришлось повторить все сначала, персонально для доктора Розанова. Опытный талантливый хирург слушал, низко опустив большую лысую голову, иногда кивал и многозначительно хмыкал.
– Что скажете, Владимир Николаевич? – спросил Свердлов.
– Что тут можно сказать? Чудо! Владимира Ильича спасло чудо, счастливый поворот головы, счастливый ход пули. – Розанов снял круглые очки в тонкой золотой оправе. – Отклонись она хотя бы на один миллиметр вправо или влево, и, страшно подумать, не было бы с нами товарища Ленина.
Врачи испуганно зашептались в углу кабинета.
– Пули следует удалить.
– Удалить немедленно! Может начаться заражение крови.
– Если входное отверстие под левой лопаткой, каким все-таки образом пуля прошла через грудь, через шею и застряла над правой ключицей?
– Она непременно должна была повредить легкие.
– Если бы только легкие! Как, скажите, она могла из-под лопатки подняться вверх, пройти сквозь шею, не задев сонной артерии, трахеи, пищевода?
– В любом случае обе пули удалить необходимо!
Розанов не участвовал в этом странном консилиуме. Он присел на край койки, стал считать пульс вождя.
– Зачем мучают? Убивали бы сразу, – громко произнес Ленин и закрыл глаза.
– Что вы, Владимир Ильич, дорогой вы наш, бесценный! Какие ужасные слова вы говорите! – воскликнул Бонч со слезой в голосе.
– Пульс 104, хорошего наполнения, температура нормальная, – спокойно объявил Розанов, – не вижу необходимости удалять пули. Владимир Ильич, они вас беспокоят?
– Нет. Нисколько не беспокоят. Совершенно не беспокоят. Наоборот, я к ним уже привык. Сроднился.
– Ну и славно. Товарищи, думаю, всем понятно, что случай у нас необычный. Перед нами огнестрельные поражения, чреватые самыми трагическими последствиями. Только человек особенный, исключительный, отмеченный судьбой может пережить такие ранения. Стойкость и мужество Владимира Ильича, его железное здоровье помогли ему преодолеть смертельную опасность, выдержать невыносимую боль. Одним словом, товарищи, чудо. Мы все свидетели чуда.