Митральезы Белого генерала

Оченков Иван Валерьевич

— К сожалению, с этим может быть заминка. Рукоять затвора будет упираться в трубку. Для этого вам лучше выбрать британскую систему Генри. В ней скоба затвора мешать не станет.

С этими словами продавец принес винтовку, живо напомнившую Будищеву ту, с которой он воевал в Болгарии, захватив в качестве трофея. Любовно проведя ладонью по ложу, он с видимым сожалением отложил её в сторону.

— Патроны к ней не так уж и дороги, — верно уловил его сомнения приказчик. — Стоимость за сотню составит всего…

— В таком деле сотня — ни о чем, — махнул рукой юнкер. — Давайте лучше прицел и берданку,

а я помаракую, как их совместить. И пачку патронов для пристрелки не забудьте.

— Как угодно-с, — пожал плечами торговец. — Куда прикажете доставить?

— Всё своё ношу с собой, — усмехнулся Дмитрий, доставая бумажник. — Пакуйте.

Свёрток, надо сказать, получился весьма увесистым. Поскольку Будищев был в форме, да ещё с палашом, тащить его самому было неудобно и неприлично, а потому поклажу поставили перед ничего не подозревающим Сёмкой. Тот в это время во все глаза разглядывал на витрине диковинный револьвер с двумя стволами, очевидно, воображая себя с ним в руках, палящим из обеих стволов разом по неведомым злодеям.

— Что ты там углядел?

— Вот — с придыханием в голосе прошептал зачарованный мальчишка.

— Ле-Ма, — охотно пояснил приказчик. — Французская модель, на десять зарядов. Широко применялся во время Гражданской войны в Америке. Но в основном, конфедератами.

— И под какой патрон это чудо-юдо? — заинтересовался Будищев.

— Что вы, господин юнкер, он капсюльный. Каждая камора заряжается отдельно пулей, а средний ствол, служащий одновременно стержнем для барабана, дробью. Впрочем, говорят, некоторые ценители переделывают их под кольтовские патроны, но у нас таких, к сожалению, нет.

— Не, — помотал головой несостоявшийся покупатель. — Хватит с меня раритетов. Хотя, конечно, вещь шикарная!

— Ого, — пискнул Семён, почувствовав на себе тяжесть сегодняшних покупок.

— Любезный, кликните нам извозчика! — усмехнувшись, велел Дмитрий.

Продавец в ответ выразительно посмотрел на мальчишку-разносчика, и тот, верно уловив обращенное к нему вербальное послание, мигом сорвался с места.

— Сей секунд, Ваше благородие!

Через минуту они садились в коляску лихача, провожаемые почтительным поклоном разносчика, получившего от Будищева за расторопность семишник. [61]

61

Монета номиналом в две копейки. Название прижилось после денежной реформы графа Канкрина, когда новые 2 копейки стали соответствовать 7 дореформенным.

— Митя, — осторожно спросил Сёмка, от обилия впечатлений забывший, что на людях зовет своего наставника исключительно по имени-отчеству. — А на что тебе целых два револьвера, у тебя ведь два уже есть?

— Как тебе сказать, — пожал тот плечами, — старый, который я с войны привез, на самом деле, неудобен. И заряжать долго, и капсюля на шпеньках не больно прочно сидят. Ещё соскочат в ответственный момент, чего доброго. Галан хоть и лучше, но, в общем, тоже на любителя игрушка. Спасибо, конечно, хоть его дали, но для боя лучше Смит-Вессоны, да и патронов к ним валом.

— А зачем мы тогда Галан чистили? — удивился мальчишка, принимавший самое горячее участие в этом мероприятии.

— Если оружие есть — оно должно быть боеготовым! — назидательно отвечал ему Дмитрий. — К тому же, разве не интересно повозиться с таким замудренным механизмом?

— Интересно! — с готовностью кивнул Семён. — А зачем тебе этот, как его, оптический прицел?

— Охотиться, — улыбнулся Будищев. — На тушканчиков. Их в пустыне мно-о-го!

Нагрузившись покупками, Дмитрий и его юный помощник прямиком отправились на фабрику Барановского. Предприятие встретило их грохотом станков, чадом кузнечных горнов и хмурыми взглядами рабочих. Почти все они прежде хорошо знали и Будищева и Сёмку, но переход гальванёра из рабочих в хозяева, как будто провел меж ними непреодолимую черту.

— Ты здесь подожди, — велел своему спутнику юнкер. — А я пока с Владимиром Степановичем и его братцем пообщаюсь.

Оставшись один, мальчик дружелюбно улыбнулся прежним приятелям и шагнул к ним с протянутой рукой.

— Здорово ребята! — звонко воскликнул он, стараясь перекричать заводской шум, но с недоумением наткнулся на их нарочитое равнодушие.

Никто не улыбнулся ему в ответ, не протянул руку, не хлопнул, как бывало прежде, по плечу. Напротив, все только посторонились и лишь Санька с которым они жили по соседству, не без ехидства в голосе, буркнул:

— Вы бы по осторожнее тута, барчук, а то ещё костюмчик свой запачкаете, так вас потом в гимназию не пустят!

— Да ты что, Сашка! — возмутился Семён. — Какой я тебе барчук?

— Уж известно какой! Одет, как из пансиона для благородных. Чистенький, будто только из церкви…

— И что с того? — с потерянным видом спросил ученик гальванера. — Это ж я…

Предъявить ему новую порцию претензий бывшие товарищи не успели, поскольку появился мастер и одним взглядом заставил их примолкнуть. Слава богу, это был не Егор Никодимыч, с которым у Сёмки были давние контры, а новый мастер из недавно открытого гальванического цеха — Николай Востриков — молодой человек, двадцати пяти лет от роду с живым и умным лицом.

— Здравствуй, — как равному протянул он руку мальчишке. — Тебя ведь Семёном зовут?

— Ага, — несмело ответил на рукопожатие мальчишка.

— А меня Николай.

— Я знаю. Вы к нам в мастерскую приходили.

— Точно! — рассмеялся Востриков и так располагающе улыбнулся своему юному собеседнику, что тот немедля улыбнулся в ответ, как будто они с мастером были давними приятелями.

— Ты здесь, какими судьбами?

— С Дмитрием Николаевичем пришел. У него дело до господ Барановских.

— Я слушал, он на флот поступил?

— Ага. У него теперь форма как у офицера, и сабля, и кортик, и даже револьверт дали! — не удержался от хвастовства парень.

— Ишь ты, — уважительно отозвался мастер. — Сабля — это хорошо! А с ребятами, что не поделили?

— Не знаю, — насупился Семён, — я к ним поздороваться, а они… одежда им моя не понравилась!

— Понятно. Но ты не расстраивайся, вы ведь, наверняка, и прежде вздорили, а может и даже драться случалось, не так ли?

— Было дело, — кивнул мальчик. — Я как-то Саньке губу разбил, а он мне фонарь поставил.