Митральезы Белого генерала
Шрифт:
Но разыгравшаяся перед ними трагедия и не думала завершаться. Два последних вагона несколько раз вздрогнули, затем раздался неприятный скрежет, и они медленно завалились набок, в противоположную от наших героев сторону.
— Если хотите, можно ещё вернуть вас назад, — хмуро буркнул спасенному Дмитрий.
— Как-нибудь в другой раз! — поспешил отказаться медик.
Впрочем, Будищева рядом с ним уже не было. И не подумав выслушивать ответ доктора, он бросился к вагону второго класса, из которого доносился истошный визг путешествовавших в нем дам. И прежде всего, сестер милосердия во
Как и следовало ожидать, двери в тамбур заклинило, но бравый юнкер, не мудрствуя лукаво, бросился разбивать окна и вытаскивать на свет божий насмерть перепуганных пассажиров. В первую очередь, конечно, женщин и детей. Рядом с ним столь же самоотверженно трудился уже пришедший в себя Шматов. У Фёдора, вообще, не смотря на всю его очевидную простоту, был изрядный запас нравственной прочности. Едва завидев, что его товарищ бросился в самую гущу событий, он, не раздумывая отправился вслед за ним.
Скоро они помогли выбраться всем путешественникам из наименее пострадавших вагонов и в оцепенении встали перед теми, кому повезло куда меньше. То что было ещё совсем недавно третьим классом, представляло из себя груду развалин вперемежку с кровавым месивом оставшимся от едущих в нем пассажиров. Некоторые были ещё живы, другие бились в агонии, а третьих не могло уже спасти никакое чудо и что самое ужасное, было крайне трудно отличить одних от других.
Переглянувшись, друзья кинулись на помощь, и принялись, стиснув зубы, разбирать завалы и доставать тех, кого ещё можно было попытаться спасти. Складывая их на насыпь, они раз за разом возвращались к своему занятию, и скоро от заляпавших их грязи и крови стали больше похожи на персонажей страшных сказок, или диканьковских рассказов Гоголя, а не на людей.
Сразу же посерьезневший Щербак, принялся оказывать помощь пострадавшим. Ему помогали пришедшие в себя сестры, а не умеющая делать перевязку графиня, сидела рядом и, как могла, утешала раненых. Особенно жалко было одного юношу семинариста — совсем ещё мальчика с красивыми вьющимися волосами. Ему сильно придавило и покалечило ногу, но Будищев со Шматовым все же ухитрились вытащить его. Казалось, несмотря на почти гарантированное увечье, молодой человек будет жить, но тут заметили, что из живота у него торчит осколок деревянной балки и кровь из раны сочится такая черная, что увидевший её доктор только покачал головой и вернулся к тем, кому ещё можно было помочь. И вот теперь он умирал на руках у дочери министра, смотря в начинающее светлеть небо пронзительными, как на старинных иконах глазами.
— Кажись всё, — выдохнул Шматов, присаживаясь прямо на землю.
— Вроде бы, — эхом отозвался Будищев, устраиваясь рядом.
— Курнуть ба, — похлопал себя по карманам Федор, но не найдя кисета, вздохнул: — хотя и так ладно.
Тут к ним подбежала сестра милосердия, в которой они узнали баронессу фон Штиглиц, и едва не плача попыталась перевязать Дмитрия своей шалью.
— Оставьте, Люся! — почти грубо отстранился юнкер, которому в этот момент было не до приличий.
— У вас кровь, — жалобно возразила она.
— Это не моя!
— Барышня права, — перебил его подошедший к ним доктор. — Вы сегодня довольно постарались для других, теперь не худо получить помощь и самим. Дайте я вас осмотрю!
— Валяйте, — махнул рукой не имеющий сил спорить Будищев.
— Тэк-с, тут царапина, тут ушиб, ничего страшного, хотя лучше, конечно, перевязать и обработать, жаль только из моих запасов почти ничего не осталось. Предложил бы вам выпить для снятия напряжения, но ничего кроме спирта пока не имею. Будете?
— Запросто!
— Тогда держите, — протянул ему стаканчик Щербак и, обернувшись к Фёдору, позвал и его: — Подвигайся, братец, тебе тоже не помешает.
— Покорнейше благодарим, вашбродь! — с чувством отозвался тот.
— Погоди-ка, ты, что же это, босиком по развалинам лазил? Там же чёрт знает что творится, щепки, стекла, грязь…
— Это ничего, — простодушно отвечал Шматов. — Мы в деревне сызмальства никакой обуви не знаем. Разве только зимой лапти, и то не всегда. У меня ноги будто копыта! Что им сделается?
— А вы, как я погляжу, успели обуться? — усмехнулся Дмитрий.
— Как и вы, — отпарировал врач, делая свое дело.
А вокруг них по-прежнему ходили уцелевшие, слышались стоны и плач. Потерявшие в суматохе родных, пытались найти их, и бурно радовались, когда это удавалось. Особенно горестно взывала одна растрепанная барыня с пронзительным взглядом.
— Муся, Мусенька, где же ты моя девочка? — стенала она так, что выжимала слезы даже из каменных сердец.
— Никак, дитя ищет? — всполошился жалостливый Фёдор. — Может, пойдем, поищем? Все же христианская душа…
— Отставить! — с досадой отозвался Будищев. — Собаку она потеряла. Я видел, как она её в багажный вагон в отделение для животных сдавала.
— Маленькая такая, рыжая! — припомнил свои приключения Шматов. — Хорошая, и почти не рычала на меня. Эх, беда-то какая…
— Тьфу! — не выдержал этой всеобъемлющей жалости юнкер. — Тут людей в фарш покрошило, а они о собаке слезы льют!
— Так невинная же божья тварь, — робко возразил ему товарищ. — Как не пожалеть?
И тут случилось то, что в нашем народе принято называть чудом, то есть, невозможная, да и по большому счету нелепая вещь. Несмотря на то, что багажный вагон первым попал под удар и был раздавлен практически всмятку, искомая собачонка, каким-то невероятным стечением обстоятельств, вылетела из своей клетки и ухитрилась при этом уцелеть. Оправившись от испуга, она бросилась искать самое дорогое для себя существо — хозяйку, и, на своё счастье, нашла. Выскочив непонятно откуда, бедная болонка буквально взлетела ей на руки и принялась восторженно лизать ей лицо.
Вокруг громоздились обломки целого поезда, лежали труппы людей, стонали раненные, но, не смотря на все эти горести, встреча старой барыни и её любимицы донельзя умилило всех присутствующих. Многие захотели погладить животное и сказать что-нибудь любезное её хозяйке, и только изумленно смотрящий на эту фантасмагорию Будищев, закрыл лицо руками и упал на землю, содрогаясь от конвульсий.
— Он плачет? — изумленно и вместе с тем растроганно спросила Люсия Штиглиц у Шматова, но тот, имея от природы натуру самую приземленную, тут же разрушил всё очарование момента.