Митридат против Римских легионов. Это наша война!
Шрифт:
Осада затянулась, наступила зима, и Сулла свою ставку перенес в Элевсин — город на западе Аттики, в 22 км от современных Афин. Желая обезопасить свои войска от рейдов понтийской кавалерии, которые немало ему досаждали, проконсул велел копать своим легионерам ров от возвышенности к морю, он надеялся этим лишить вражеских кавалеристов свободы маневра. Но работа не задалась, так как Архелай ввел в бой свои легковооруженные войска, и римляне теперь постоянно подвергались атакам, теряя людей под градом метательных снарядов и стрел. Однако ситуация для понтийцев осложнялась тем, что в осажденных Афинах начался голод, а продовольствие им требовалось доставить любой ценой — и Архелай решил попытать счастья. Но римские шпионы не дремали, и Луций Корнелий снова все узнал, попытка закончилась разгромом отряда, который нес хлебный запас в город. Но на этом неудачи понтийцев не закончились, поскольку в районе Халкиды потерпел поражение отряд Неоптолема, и все это в совокупности подвигло Суллу к решительным действиям: он спланировал ночную атаку на Пирей.
Незаметно подойдя к стенам, легионеры стремительно ринулись наверх и буквально смели с укреплений вражеских солдат, казалось, успех им обеспечен. Но мощная контратака тяжелой пехоты Архелая разрушила все римские надежды — зарубив командира отряда, они сбросили римлян со стен, и мало того — ворота Пирея распахнулись, и понтийские гоплиты атаковали
Но военачальник Митридата испытывал все большую тревогу за Афины — положение с продовольствием там стало критическим, а потому он решил еще раз попробовать доставить в город съестные припасы. Если бы Длинные стены, которые были построены при Фемистокле специально для того, чтобы город беспрепятственно получал продовольствие из Пирея, были в том состоянии, в котором они находились во времена Перикла, Афины никогда не испытали бы голода. Но к этому времени они были практически разрушены и не имели абсолютно никакого военного значения, потому Сулла и разбирал их на камни. От Афин до порта — около 10 км, но их предстояло пройти по местности, где в любую минуту можно было подвергнуться атаке римлян. Архелай подозревал, что римские шпионы непременно донесут об этом Сулле, но выхода у него не было, и он был просто вынужден повторить попытку прорыва. Однако хитроумный стратег подготовил своему римскому оппоненту неприятный сюрприз, если консул действительно атакует отряд с продовольствием, то он, в свою очередь, атакует римские позиции и постарается уничтожить осадные сооружения. У ворот Пирея встал отряд тяжелой пехоты, а также легковооруженные воины с факелами, чтобы, как только римский полководец отвлечется, начать атаку. И едва Архелаю донесли, что отряд, шедший в Афины, атакован, как распахнулись ворота и понтийские гоплиты бросились на вражеские позиции. Дым от горящих осадных машин стал затягивать чистое небо Аттики, и римский консул понял, что не все у него идет гладко и по плану. Таким образом, каждый из полководцев достиг своей цели — Сулла опять помешал доставке продовольствия в осажденный город, а Архелай уничтожил осадные сооружения римлян — в итоге битва за Пирей зашла в тупик.
Поэтому на какое-то время все свои усилия консул направил против Афин, окружив город множеством небольших укреплений, чтобы и мышь оттуда не выскочила, и тем самым еще сильнее затянув удавку на шее героических граждан, не желавших сдаваться врагам Эллады и продолжавших неравную борьбу. Мало того, вскоре все эти укрепления были обведены глубоким рвом, и Афины оказались окончательно изолированы от окружающего мира. О том, что творилось в осажденном городе, остались красноречивые свидетельства Аппиана и Плутарха, которые нарисовали страшную картину этой осады. Плутарх пишет, что «медимн пшеницы стоил тогда в Афинах тысячу драхм, а люди питались девичьей ромашкой, росшей вокруг акрополя, варили сандалии и лекифы»(кожаные сосуды).
Куда более страшные вещи сообщает Аппиан: римляне наблюдали, как афиняне «находящиеся в городе испытывают все большую и большую нужду, что они перерезали весь скот, что они варят шкуры и содранные кожи и жадно поедают отвар, а некоторые из них поедают и мертвых».А когда Афины пали, то «римские воины во многих домах находили человеческое мясо, приготовленное для еды».Для того чтобы переносить подобные лишения, мало просто не любить римскую власть, ее нужно ненавидеть люто, всей душой, предпочитая смерть существованию под римским господством. То беспредельное мужество, которое граждане Афин продемонстрировали всему миру, наглядно показал, как эллины относятся к тому, что несет им Рим. Те, кто вышел на стены древнего города сражаться против легионов, оказались достойны своих славных предков из поколения «марафонских бойцов» и также явили всему миру образец высочайшего героизма.
Пока в Аттике гремели жестокие бои, а в яростных сражениях сходились под стенами Пирея римские легионы и понтийские фаланги, пока Афины умирали от голода в тесном кольце блокады, на других участках фронта великой борьбы против Рима тоже происходили события, которые впоследствии будут иметь большое значение. Дело в том, что ведя военные операции в Греции, Сулла испытывал большие затруднения из-за того, что был полностью лишен флота, — и это при полном господстве на море Митридата. Поэтому консул решил исправить подобное положение вещей и обзавестись собственными кораблями, но вся беда была в том, что взять их можно было лишь на Востоке, в частности на острове Родос. Сам по себе флот Родоса вряд ли мог прорваться к берегам Аттики, флоты Митридата отправили бы его на дно при первой же встрече. А вот если корабли родосцев объединить с кораблями из Египта и Сирии, где в руках правителей приморских городов были сосредоточены значительные военно-морские силы, то тогда был шанс оспорить у Митридата владычество на море. Для выполнения этого труднейшего поручения Сулла отправил своего заместителя Лициния Лукулла, человека знатного рода, обладавшего большим талантом полководца и отчаянной личной храбростью. Невзирая на то, что наступала зима и судоходство становилось крайне опасным, а также невзирая на то, что на море господствовал вражеский флот, римлянин сел на небольшое частное судно и отправился на Восток, пересаживаясь с одного корабля на другой. По большому счету это было самоубийством, но не тот человек был Лукулл, чтобы отступать перед трудностями, и в дальнейшем мы это увидим.
С другой стороны, продолжалось наступление в Европе другой армии Митридата, под командованием его сына Аркафия. Царевич вторгся в Македонию, буквально раздавил вставшие на его пути римские отряды под командованием небезызвестного Бреттия Суры и наместника Сентия, полностью занял территорию страны и назначил наместников для управления новыми территориями. Освободив от присутствия ненавистных захватчиков родину Великого Александра, Аркафий начал движение на юг против Суллы, имея в планах войти в соприкосновение с гарнизоном Пирея. Если бы он беспрепятственно привел свои войска в Аттику, то римский проконсул оказался бы между двух огней — с одной стороны армия Аркафия, с другой — Пирей и армия Архелая. В этом случае у Суллы были все шансы никогда не вернуться на берега Тибра, а Рим, возможно, так никогда и не узнал бы, что такое проскрипции. Но из всех возможных вариантов развития событий, к сожалению, произошел наихудший — царевич внезапно заболел и умер около городка Тисеи. Это явилось серьезным ударом для всей дальнейшей кампании, смерть молодого и талантливого командующего, сына царя, не только приостановила движение армии, но привела в дальнейшем к другим негативным последствиям. При царевиче никогда не был бы нарушен принцип единоначалия и не возник вопрос, кому быть главнокомандующим, а теперь каждый из понтийских стратегов считал себя достойным этого высокого назначения. Таким образом, и Пирей, и Афины снова оказались на неопределенное время предоставлены своей судьбе.
Ну а чем же в это время занимался сам Митридат, Новый Дионис и освободитель эллинов? Скажем так — не делом. «Сам же он с этого времени, поручив большую часть походов своим военачальникам, занимался набором войск, их вооружением, наслаждался жизнью с женой своей Стратоникойи производил суд над теми, которые, как говорили, покушались на его жизнь или стремились к государственному перевороту или вообще были сторонниками римлян»(Аппиан). Создается такое впечатление, что освободив Анатолию от сыновей волчицы, Митридат счел свою миссию выполненной и стал предаваться всем удовольствиям жизни, иногда для разнообразия занимаясь административными делами. Царь почивал на заслуженных лаврах, и ему в голову не приходило снова облачиться в доспехи, сесть на коня и повести свои победоносные войска против римских легионов. А жаль, Митридат был очень храбрым человеком, прекрасно владел всеми видами оружия, отлично разбирался в тактике и стратегии, и одно его присутствие в армии могло вдохновить войска. Создается такое впечатление, что энергичного и целеустремленного царя Понта посетил призрак Антиоха III Великого, правителя державы Селевкидов, который некогда, в разгар своей кампании против Рима на Балканах, вместо того, чтобы руководить боевыми операциями, затеял свадьбу с молодой девицей. И его брачная ночь тянулась до тех пор, пока римляне не начали наступление — в итоге для Антиоха все закончилось крахом и немалую роль в этом сыграло его наплевательское отношение к своим обязанностям главнокомандующего. Таким образом, пример у Митридата перед глазами был, и пример достаточно поучительный, но находившейся на вершине успеха царь, очевидно, считал вопрос освобождения Эллады решенным. Но при этом он забыл одну простую истину — Грецию мало освободить, ее надо еще и удержать, а это было более трудным делом, потому что Рим вцепился в нее мертвой хваткой. Вполне возможно, появись Новый Дионис на Балканах — и ход войны был бы другим, грозное имя Митридата привлекло бы к нему тысячи новых сторонников, но царь этого не сделал. И сейчас трудно ответить на вопрос, почему так произошло, — это была его главная ошибка в войне, и расплата наступила быстро.
Между тем вновь возобновились римские атаки на Пирей, и снова грохот сражений начал сотрясать Аттику. Римская насыпь, наконец, достигла необходимого уровня, и Сулла распорядился двигать к укреплениям стенобитные машины. Но пока легионеры возводили вал, со стороны Пирея воины гарнизона сделали под него подкоп и стали выносить землю, насыпь резко просела — и приступ сорвался. Вновь легионеры взялись за лопаты и заступы, чтобы исправить нанесенный урон, а заодно стали вести подкоп под крепостные стены Пирея. Навстречу им вгрызались в землю понтийцы — под землей, при тусклом свете чадящих факелов, закипели страшные рукопашные схватки между легионерами и пехотинцами Архелая. Противники рубили друг друга мечами, кололи копьями, резали кинжалами и в итоге римлян вышибли из тоннеля. Но яростные бои кипели уже не только под землей, но и на поверхности, римские тараны ломали крепостные стены, которые рушились, не выдерживая напора. По приставным лестницам римляне сплошным потоком лезли на штурм, а их лучники подожгли одну из деревянных башен, построенных по приказу Архелая. В другом месте, там, где не удалось своевременно обнаружить римский подкоп, легионеры подперли основания стен деревянными балками, заполнили пространство смолой, паклей и серой, а затем подожгли. Когда подпорки прогорели, участок стены начал с грохотом рушиться, камни, поднимая клубы пыли, потоком покатились вниз, увлекая за собой стоящих на стене понтийцев. Видя, что уже обозначился успех, римский полководец отвел от стен уставшие войска и ввел в бой свежие легионы. С боевым кличем лавина легионеров ринулась в атаку и захлестнула стены — то был критический момент сражения, боевой дух воинов Митридата дрогнул, и судьба Пирея повисла на волоске.
Но до победы Сулле было еще далеко, прикрывшись большими щитами, шли, выставив копья, в атаку понтийские гоплиты. Азиатские лучники поражали римлян стрелами, и те снопами валились с гребня стены, а метатели дротиков и пращники засыпали врагов градом камней и копий. Архелай лично возглавил наступление и ободренные мужеством своего стратега воины Митридата яростно навалились на врага. Рубились на стене, в проломах, у ворот и легионеры не выдержали — сначала по одному, а потом целыми десятками они начали выходить из боя, отбиваясь от наседавших врагов. Видя, какие большие потери несет его армия, понимая, что еще немного, и войска могут обратиться в бегство, проконсул велел трубить отход. Прикрываясь от стрел, легионеры медленно уходили от стен Пирея, раненых выносили на руках, закрывая их щитами от понтийских стрелков. Это была крупная неудача Суллы, обе стороны это прекрасно понимали, и, пока римляне зализывали свои раны, по приказу Архелая началось восстановление разрушенных укреплений. Но понтийцы не только восстанавливали старые, внутри главных стен были построены новые, в виде полумесяца, которые позволяли поражать врага метательными снарядами с трех сторон. И потому, когда легионы Суллы оправились от своей неудачи и полководец снова послал их в атаку, Архелай просто отвел своих бойцов на вторую линию обороны, заманив неприятеля в ловушку. Римляне оказались в узком пространстве, где не могли развернуть свои ряды. Они сгрудились плотной массой, давили друг друга, цепляли щитами и копьями. Встав во весь рост на укреплениях, лучники Архелая выбивали легионеров стрелами, пращники поражали их камнями и свинцовыми ядрами, а горцы метали в атакующих дротики. Воинов Суллы расстреливали с флангов и фронта, они один за другим падали на землю, убиваемые с трех сторон, будучи сами не в силах поразить врага. И римский полководец не выдержал, желая спасти свои легионы от гибели, он велел отступать им из Пирея и возвращаться в лагерь. Это было настоящее поражение и причем поражение довольно серьезное, после него проконсул отказался от попыток захватить Пирей штурмом и вообще от активных действий. Он просто перешел к вялотекущей осаде, объявив, что намерен голодом заставить Архелая сдаться. Ввиду полного господства флота Митридата на море, подобное заявление прозвучало несусветной глупостью, но Суллу это уже не заботило — ему надо было как-то объяснить своим людям бездействие их командующего. Что же касается Архелая, то он мог бы торжествовать, но стратег прекрасно понимал, что Афины по-прежнему являются его слабым местом и помочь им он не в силах, — понтийская армия все еще не подошла из Македонии.