Митридат против Римских легионов. Это наша война!
Шрифт:
В бой вступила тяжелая понтийская пехота, лес пик опустился навстречу атакующим войскам и грохот от столкновения двух огромных людских масс прокатился по Херонейской равнине. Страшными ударами длинных копий фалангиты остановили римскую атаку, напрасно легионеры пытались отбить сариссы мечами, пригибали их к земле и пытались вступить в рукопашную — все было тщетно, строй фаланги стоял непоколебимо. Основной удар римляне наносили по центру понтийских шеренг, туда, где стояли вчерашние рабы, не без основания полагая, что их воинские навыки явно оставляют желать лучшего. Но бывшие невольники отчаянно бились за свою свободу, кололи легионеров длинными пиками и пока успешно держали фронт. Тогда Сулла поставил за линией тяжелой пехоты лучников, пращников и метателей дротиков и велел им через головы своих забрасывать врагов метательными снарядами, причем стрелы пускать зажигательные, для достижения большого психологического эффекта. Град камней, свинцовых ядер, дротиков и зажженных стрел обрушился на шеренги бывших рабов, приводя их в расстройство и смятение; когорты усилили напор, и понтийский строй заколебался, готовый вот-вот сломаться.
Однако, пока шел бой пехоты, Архелай повел в атаку ударное правое крыло, имея целью обойти римлян и ударить им в тыл: навстречу ему беглым
И в этот момент отряды бывших рабов, стоявшие в центре фаланги, не выдержали града сыпавшихся на них метательных снарядов и, бросая оружие и снаряжение, обратились в повальное бегство — центр понтийской армии рухнул. Видя поражение фаланги, пустились в бегство кавалеристы Архелая и его гоплиты, а за ними бросились римские легковооруженные войска и гнали их до гор и реки, где и прекратили преследование. Дольше сражались «медные щиты», но когда римские когорты стали теснить их со всех сторон, то и они обратились в бегство. Часть беглецов была загнана к отвесным горным кручам, и всех их там перебили, другие же сумели уйти к лагерю, где Архелай пытался организовать оборону. По приказу стратега ворота лагеря были заперты, и понтийская пехота вынуждена была вновь встретить римлян в открытом бою. Но получилось так, что большинство командиров пало на поле боя, а боевой дух войск был надломлен поражением, сопротивление продолжалось недолго, и толпы беглецов снова начали ломиться в ворота.
В итоге их открыли, но вслед за понтийцами туда ворвались римляне и вышибли царских воинов из лагеря, закрепив за собой победу окончательно. Битва при Херонее закончилась.
Разгром был полный, у понтийских стратегов после этого побоища боеспособных воинов осталось лишь 10 000 человек, но это вовсе не значит, что остальные пали на поле боя, они могли просто разбежаться по окрестностям, те же рабы могли просто скрыться. А что касается римских потерь, то над ними можно было бы посмеяться, если бы не было так грустно: «Сулла не досчитался, как он сам рассказывает, четырнадцати солдат, да и из тех двое к вечеру вернулись».Сулла рассказывает! Замечательно! Вообще-то, сказать можно все что угодно не факт, что все сказанное является правдой. В книге про Филиппа V Македонского я уже разбирал тему о том, как римские патриоты подсчитывали потери свои и чужие, а потому повторяться не хочу, отмечу лишь, что приведенные Суллой данные иначе как пропагандистским бредом не назовешь. Если исходить из них, то получается, что армия Понта должна была метать стрелы и дротики мимо цели, колоть сариссами и рубить мечами воздух, а всадники топтать конями не вражеские ряды, а сырую землю. Зато римляне — герои всех времен и народов, каждый выстрел в цель и каждый удар насмерть! Но что самое интересное, некоторые исследователи сообщенные Суллой цифры принимают как истину в последней инстанции и на фоне этого делают выводы об абсолютной небоеспособности войск Митридата.
Подробное описание битвы есть и у Плутарха, и у Аппиана, но, на мой взгляд, описание Плутарха предпочтительнее, и вот почему. Дело в том, что Плутарх — уроженец города Херонея и наверняка знал все местные легенды и предания, которые были связаны с этой великой битвой, вполне возможно, что и в городском архиве могли сохраниться какие-то документы, которые ученый грек мог просматривать. У Аппиана такой возможности не было, и потому при описании боевых действий в Центральной Греции я выбрал произведение Плутарха, он более правдоподобен и объективен. Как отмечалось выше, в своих произведениях Плутарх обычно не заостряет внимание на боевых действиях, его интересуют другие детали, а тут… Со знанием дела описаны две решающие битвы кампании, значит, знал грек из Херонеи, о чем и как писать, и это чувствуется по ходу изложения.
Ну и теперь о последствиях битвы: пользуясь тем, что у римлян не было флота, Архелай эвакуировал оставшиеся войска на Халкиду, привел их в божеский вид и стал делать набеги на острова и побережье Центральной Греции, стараясь нанести римлянам как можно больший урон. Против такой тактики Сулла был бессилен и мог только с негодованием наблюдать за действиями своего противника. Правда, хороший поступок он все-таки совершил, отобрав у жителей Фив часть их земель; он приказал, чтобы доходы с них шли в храмовую казну тех святилищ, которые он столь нагло ограбил в начале кампании. И опять ситуация складывалась патовая: Сулла разбил понтийцев и выгнал их из Эллады, но и сам оттуда никуда уйти не мог, поскольку тут же последовала бы высадка Архелая с Халкиды. Митридат доверия к своему лучшему полководцу не утратил, судя по всему, он был в курсе, что же действительно произошло при Херонее и кто несет за это персональную ответственность. Дрязги и склоки среди полководцев были делом обычным, достаточно вспомнить, как насмерть грызлись между собой военачальники Александра Македонского. Вот сейчас бы Митридату отбросить лень и негу, сесть на коня и повести новое войско на Балканы, но, увы, царь этого не сделал и это имело самые негативные последствия.
Но и над головой Суллы сгустились тучи, полководец узнал, что Валерий Флакк, его недруг, был избран консулом и с армией из двух легионов высадился на Балканах. Но было подозрение, что воевать он будет не с Митридатом, а со своим земляком, а потому проконсул повел свои легионы в Фессалию, чтобы там преградить Флакку путь. Но едва он ушел из Центральной Греции, как со всех сторон на него посыпались известия о том, что в море видели огромный понтийский флот, что стратег Дорилай высадился с новой армией в Элладе и занял всю Беотию, которую римляне с таким трудом отвоевали. Все плоды победы при Херонее были сведены на нет, и римский командующий развернул свои легионы назад, предстояла новая встреча со старым врагом.
Орхомен
Полководец Дорилай привел с собой «восемьдесят тысяч отборных воинов Митридата, наилучшим образом обученных и привыкших к порядку и повиновению»(Плутарх). На мой взгляд, это число явно завышено, так как если речь идет об отборных войсках, то их должно быть значительно меньше указанной цифры. Скорее всего, эта армия напоминала ту, что была разгромлена при Херонее, только без «фаланги рабов», да и конницы было значительно больше. Основу боевого порядка как всегда составляли подразделения фалангитов, а в качестве прикрытия использовались отряды гоплитов и легковооруженные войска. Да и сама история начала повторяться: между командующим армией Дорилаем и человеком, номинально ответственным за ведение войны на Балканах — Архелаем, начались споры о том, кто главнее. Дорилай-младший, племянник знаменитого Дорилая Тактика, помимо всего прочего, был молочным братом царя, и вместе с ним воспитывался, а это очень сильно подогревало его амбиции, уступать кому-либо командование армией он считал ниже своего достоинства. Мало того, у обоих полководцев был совершенно разный взгляд на дальнейшее ведение кампании и если Архелай не горел желанием вступать в битву, а настаивал на необходимости продолжать истощать римские войска, то Дорилай жаждал сражения. Новоприбывший полководец, как когда-то Таксил со товарищи, не желал слушать человека, который имел бесценный опыт борьбы с легионами, а пребывал в шапкозакидательском настроении и уверенности в победе. Все повторялось, но когда у Тилфоссия в небольшой стычке понтийцы сразились с римлянами, то Дорилай резко поменял свое мнение и стал горячим поборником затягивания войны и изматывания противника. Зато теперь изменилось мнение Архелая о положении дел, и он стал выступать поборником немедленного сражения, и, надо сказать, что для этого у него были веские основания.
От Херонеи до Орхомена рукой подать, там такая же равнина, только она значительно больше, полностью лишена деревьев и идеально подходит для действий больших кавалерийских масс. Сама равнина тянется до глухих болот, заросших тростником, и именно на ней можно было использовать и численное преимущество понтийцев, и возможность развернуть фалангу, а также превосходство царских стратегов в кавалерии. И потому, когда обе армии встали напротив друг друга, то Луций Корнелий, оценив обстановку, решил проделать тот же трюк, что и при Херонее, — сковать врагу возможность маневра. Только если там были естественные препятствия, то здесь он решил создать рукотворные и, вооружив часть легионеров лопатами и заступами, велел копать. И работа закипела, римляне стали тянуть рвы с двух сторон от своих позиций, и эти преграды должны были, по замыслу проконсула, затруднить движение вражеской кавалерии. И пока часть солдат вгрызалась в иссушенную зноем землю Беотии, Сулла вывел из лагеря все войска и построил их в боевой порядок: он предполагал, что враг захочет помешать этим работам. И предчувствие не обмануло римского командующего.
От понтийского лагеря двинулась волна царской кавалерии, мчались тяжеловооруженные сарматы, неслись закованные в доспехи армянские аристократы, с лязгом тронулась с места отборная скифская конница, где и люди и кони были защищены пластинчатыми панцирями. А за всадниками пошли в бой мобильные войска: легковооруженные бойцы растеклись по равнине широким фронтом и, перейдя на бег, приближались к римским позициям. Удар понтийцев был страшен, они буквально разнесли когорты охранения, смяли тех, кто копал рвы, и с разгону вломились в римские шеренги, круша и сминая все на своем пути. Легионеры дрогнули и начали отступать, всадники тяжелой кавалерии Митридата пронзали их копьями, били палицами, крушили шлемы и щиты боевыми топорами. Подоспели легковооруженные бойцы, и град метательных снарядов обрушился на когорты, внося еще большее смятение в римские ряды. А всадники Востока продолжали усиливать натиск, давили и давили на римский строй и в итоге, смяв последних легионеров, его прорвали. И тут случилось невероятное — римская армия побежала!Проконсул глазам своим не поверил, когда увидел бегущие легионы, — это было поражение, и он это моментально понял. Все решали секунды, когда Сулла, соскочив с коня, ударом кулака свалил бегущего знаменосца и выхватил у него из рук орла легиона. Высоко подняв его над головой, он врезался в толпу беглецов и стал пробиваться сквозь нее, прямо под копыта и на копья тяжелой кавалерии Понта. «Римляне, если вас спросят, где вы предали своего полководца, отвечайте — при Орхомене!» — прокатился над битвой крик проконсула. И его услышали! Сначала один, потом другой, затем все больше и больше легионеров собирались вокруг своего бесстрашного командира, и к ним присоединялись новые бойцы. Остановившись, они встретили лицом к лицу вражескую конницу и остановили ее страшный натиск. Уже начали формировать новую боевую линию, уже спешили на помощь две когорты из резерва, и Сулле, наконец, удалось отбросить противника, чей наступательный порыв иссяк. Усталая понтийская кавалерия уходила в свой лагерь, за ней отступали легковооруженные войска, атака закончилась так же стремительно, как и началась.