Митридат
Шрифт:
Жители Кизика помнили расправу Митридата с римлянами и всеми, кто их поддерживал, в первую войну. Тогда в городах Западной Анатолии было уничтожено более восьмидесяти тысяч человек. В страхе думали, что и сейчас, ворвавшись в город, дикие воины Митридата не пощадят ни римлян, ни греков. И поклялись перед храмом Персефоны, покровительницы города, умереть с оружием в руках.
Утром следующего дня царь приказал выставить перед стенами Кизика около трех тысяч кизикийцев, захваченных в плен в окрестностях города, где они работали на полях или проводили время в своих виллах. Пленников заставили пасть на колени и простирать руки в сторону города,
– Иначе все мы примем мучения и лютую смерть!
Но стратег города Писистрат, мужественный воин, уверенный в скорой помощи Лукулла, ответил им, стоя между зубцов стены:
– Боги повелели нам через откровение, чтобы мы сопротивлялись врагу всеми силами и надеялись на успех! Мы будем сражаться!.. А вам, если вы оказались в руках врага, следует терпеливо перенести свою участь! Крепитесь!
Впрочем, Митридат и не рассчитывал на бескровную победу, желая лишь поколебать дух защитников города, которые среди пленных увидели друзей и близких родственников. Он был убежден, что возьмет город приступом.
Но первый штурм окончился неудачей, несмотря на то, что к стенам города двинулись бесчисленные рати, поддерживаемые осадными машинами.
Когда загрохотали вереницы тяжелых камнеметов на катках, поползли вперед тараны, увенчанные бронзовыми бараньими головами, заскрипели надсадно деревянные башни, влекомые усилиями тысяч рабов, Митридат стоял на возвышении, исполненный боевой страсти. Он был в восторге от осадной техники, сооруженной большим умельцем, фессалийским выходцем Никонидом [так]. Царь забавлялся этими громоздкими игрушками, как большой ребенок, верил в их силу. Ему казалось, что сейчас городские стены рухнут, не выдержав удара таранов, а защитники города будут погребены в развалинах или падут под градом каменных ядер. «Да, – словно говорили веселые и жестокие глаза царя, – я раньше не имел таких машин, это было плохо!.. – Теперь я имею их – это великолепно! Ни Кизик, ни другие города не устоят передо мною, а римляне дрогнут и отступят в страхе перед моей мощью!»
Но он не учел, что дикие горцы и степные пастухи, которые составляли большую часть его войска, не привыкли к осадам городов и не понимали действия осадных машин. Самостреляющие катапульты и эвтитоны, предназначенные для метания зажигательных стрел, представлялись им оружием злых демонов, с которыми Митридат вошел в связь. Эти люди имели свои традиционные представления о войне, как о междуплеменной распре, в которой способствуют победе боги, а не бесовские приспособления, плюющиеся камнями и огнем!.. Они не были трусами, эти вооруженные мужи. Среди них было немало признанных богатырей, прославленных удальцов, героев малых войн и грабительских набегов. Здесь же, в сумятице осадных действий, под стенами незнакомого города, они робели и терялись. На осадные башни их приходилось загонять почти силой. Подвижные крепости из бревен казались им непрочными. Непривычная обстановка подавляла их мужество, порождая смятение и испуг.
Асандр оказался свидетелем того, как одна громоздкая башня была придвинута к стенам города и вдруг выкинула вперед штурмовой мостик, по которому смелые воины должны были перебежать из башни прямо на крепостную стену. Однако неожиданное появление мостика поразило воинов, показалось им чуть ли не наваждением злых духов. Лишь несколько самых отважных, подгоняемых десятниками, ступили на шаткий настил, остальные окаменели и не двинулись с места. Кизикийцы использовали эту заминку, перебили смельчаков, потом подожгли башню и толкнули ее баграми так, что она рухнула и погребла под пылающими обломками несколько десятков воинов.
После такой неудачи штурм сразу прекратился, войска отхлынули от стен, сопровождаемые улюлюканьем и насмешками защитников города. Замечательные осадные машины, сооруженные в короткий срок, оказались настолько же совершенными, насколько и бесполезными без людей, которые могли бы ими управлять и правильно использовать их. Грохот катков, скрип и удары таранов, крики людей и хлопанье камнеметов – все, что вселяло в темные головы понтийских ратников страшные мысли и образы, внезапно сменилось зловещей тишиной.
Несмотря на неудачу штурма, Митридат не двинул против города основное ядро войск – «медные щиты», приберегая их до решительной схватки с «настоящим противником» – римскими легионами Лукулла. Он лишь повелел кликнуть клич по всем войскам, призвать самых смелых, которые первыми бросались бы в сечу, бесстрашно прыгали на стены с высоты осадных башен и не боялись ступить на непрочные штурмовые мостики. Им давалось разрешение грабить горожан первыми и брать себе все самое ценное. А тех, кто особо отличится и покажет образец воинской доблести, царь наградит своей рукой. Они получат после войны наделы пахотной земли с рабами, по пригоршне золота, а кто способен – станет старшиной в одном из покоренных селений. Не говоря уже о том, что они и их дети до конца дней своих останутся свободными, никто не смеет поработить их!
Эти заманчивые обещания взволновали многих, дошли и до ушей Гиерона. Бывший раб только что вернулся из очередного разъезда и был измучен тряской в неудобном седле. Сейчас конники несли службу охранения и целыми сутками гоняли коней по степи около царского лагеря. Перекрывали все подступы и дороги, которыми мог бы воспользоваться коварный враг.
Сбросив снаряжение, Гиерон стал в очередь с деревянной плошкой в руках и получил немного мутного варева с обрывками мяса. Он знал, что это мясо той лошади, которая сломала ногу и была прирезана. Проглотив похлебку, он хотел растянуться на потнике, но голос глашатая заставил его прислушаться.
Царские обещания взбудоражили воображение Гиерона. Разочарованный в звании царского конника, он с жадностью слушал перечисление всех благ, которые уготованы отважным. С горькой усмешкой достал из сумки серебряную монету и алые кораллы – добычу первого боя. Кораллы горели огнем, и все же сейчас, когда приходилось питаться дохлятиной, за них никто не дал бы и куска хлеба. А тут еще надо не спать целыми ночами, оберегая лошадь. Голодные пехотинцы под покровом мрака подкрадывались и уводили коней, чтобы зарезать на мясо. А за потерю лошади нерадивого всадника ожидало суровое наказание, даже смерть.
В груди шевельнулось то дерзкое чувство, которое толкает людей, не обладающих большой храбростью и мужеством, на отчаянные поступки. Это чувство человека, которому непосильно постоянное соседство с опасностью и который хочет выпить огненную чашу риска одним духом, собрать все силы и решительность для единственного рывка, стремясь разом достигнуть цели. Иногда такие люди слывут удальцами, побратимами смерти. Хотя их отвага – всего лишь мгновенный порыв, после которого они выдыхаются, и если остаются живыми, то с дрожью вспоминают собственный подвиг.