Миттельшпиль
Шрифт:
Вот уже стали неразличимы высокие дома и только знакомый силуэт с поднятым к небу факелом еще смутно темнел на горизонте, а Эдуард все еще стоял на палубе, задумчиво глядя в сторону уходящего берега. А подумать было о чем. Будучи довольно известным в политических кругах США[16], Хаус не спешил выйти на федеральный уровень. Ему, умело просчитывавшему шансы и всегда стремившемуся находиться в тени, это казалось преждевременным. Не занимавший никаких официальных постов, скромный и неприметный для публики, он предпочитал управлять политиками из-за кулис. «Серый кардинал» техасской политики, приведший к власти подряд четырех губернаторов Техаса от демократической партии, он вообще не планировал иметь никаких дел с нынешней республиканской администрацией президента Рузвельта. Пусть ему и нравились многие из ее действий, направленные на укрепление позиций страны на Американском континенте и в Азии. Но когда тебя просят такие
«…остальной мир будет жить спокойнее, если вместо огромной России в мире будут четыре России. Одна — Сибирь, а остальные — поделенная европейская часть страны,» — подвел он промежуточный итог своих размышлений. Впрочем, особо «полковник» не расстраивался. Съездить, посмотреть мир, да еще не на свои деньги, всегда заманчиво. Собирать же данные, как и анализировать их ему не привыкать, как и находить выход из безвыходных, с виду, ситуаций. На что уж тяжелое положение было у Джеймса Хогга, которому все дружно предсказывали проигрыш в выборной гонке за губернаторское место. А ему удалось организовать образцовую кампанию, причем чужими руками. За спинами деятелей и управляющих кампании, которые выступали на публике, высказывались в прессе, сидел он, дергая за ниточки, выстраивая стратегию действий, направляя и даже предлагал нужные лозунги и слова. И Хогг стал губернатором Техаса.
Так будет и теперь — он найдет нужные слова и факты, подберет нужных союзников, выберет лучшую сторону и приведет к победе своих партнеров по Большой Игре. При этом уговорив свою команду не спешить и не выбрасывать все козыри сразу, словно подвыпивший ковбой. Надо тщательно подготовиться и вступить в игру в самый благоприятный момент. А до того умело держать дистанцию и делая невозмутимое «покерное» лицо, обнадеживать и союзников, и противников. Может даже случиться так, что когда будут выигрывать союзники, надо будет помочь и слегка поддержать их противников. И наоборот. И пусть они как можно больше убивают и разоряют друг друга к вящей славе и обогащению Соединенных Штатов…
Раздавшийся гудок, которым «Кельтик» приветствовал встречное судно, сбил Эдуарда с мысли. Выругавшись про себя и бросив окурок в специальный ящик, он поспешил спуститься в каюту. Пора было переодеваться к обеду…
Германская империя, Берлин. Здание Генерального Штаба. Июль 1904 г.
Граф Альфред фон Шлиффен[17] сегодня чувствовал себя очень плохо. Хотя внешне это отражалось лишь в некоторой замедленности движений и, если внимательно приглядеться — в выражении глаз. Впрочем, разглядывать начальника Большого Генерального Штаба в его кабинете было некому. Адъютант и письмоводители, оставив папки с планами на столе, давно удалились, тихонько прикрыв за собой дверь.
Оставшись один, генерал долго сидел в кресле, рассматривая лежавшие аккуратными стопками на столе папки. И страдал.
Именно, страдал, так как при всей внешней сухости и педантизме, в душе он был самым настоящим романтиком, преклонявшимся перед содержанием этих папок. И жаждавшим однажды претворить это содержание в жизнь, в высокую романтику окутанных пороховым дымом полей сражений. Ведь только настоящий романтик может признать произошедшие в силу сочетания нескольких одновременно совпавших условий битвы при Канне и Седане образцом для всех предстоящих боевых действий германской армии, независимо от обстановки. И лишь настоящий романтик, не обращающий внимания на реальность, будет создавать планы исходя не из наличия своих сил, а из требований быстрейшей победы по его канонам[18]. И только такой человек будет всецело отдаваться своей работы, уходя в нее с головой. Увлекаясь насколько, что, когда его адъютант на рассвете, после продолжавшейся всю ночь штабной рекогносцировки по Восточной Пруссии, обратил его внимание на красоту реки Прегель в лучах восходящего солнца, он всего лишь бросил оценивающий взгляд и ответил: «Незначительное препятствие».
Но если бы кто-нибудь сказал Альфреду о скрытом в нем романтике, он удостоил бы такового лишь коротким холодно-безразличным взглядом из-за стекол пенсне и не менее коротким ответом: «Ерунда». Граф, истинное воплощение духа прусско-германского офицера, ни за что не признался бы в своем романтизме даже на Страшном Суде.
Но сегодня, после аудиенции у кайзера
Но сидеть бесконечно долго, упершись взглядом в стол, он не мог. А потому, тяжело вздохнув, взялся за первую папку. Как назло, в ней оказался самый авантюристичный, но самый любимый им план. Предусматривающий неожиданную атаку Петербурга флотом и высадку десанта прямо в столице вражеской империи. И одновременно — стратегическое наступление германских и австрийских войск в Польских губерниях. В результате лишенные руководства, не успевшие полностью отмобилизоваться, русские войска оказывались в полном окружении и должны были сдаться на тридцатый — сороковой день войны. После чего следовала переброска победоносных армий на запад и разгром французской армии, которая тщетно стояла в обороне, дожидаясь немедленного наступления Германии. А теперь этот гениальный план приходилось списывать в архив. Как и все планы наступательной войны против России. Так приказал Кайзер. А приказы Его Величества Императора Германии и короля Пруссии должен неукоснительно выполнять любой офицер германской армии.
Неожиданно генералу стало весело. Он вспомнил, что про наступательную войну против Франции император не сказал ни слова. Как и про контрнаступление против атакующих русских. А значит надо просто дорабатывать план войны на два фронта. Оставить против России минимум войск, не более двух корпусов. Они, опираясь на укрепления Восточной Пруссии, будут сдерживать возможное наступление русских.
«В этой ситуации на западном фронте войск будет больше, следовательно, можно будет вывести из войны Францию до начала серьезного русского наступления. Которое, если подумать над намеками Его Величества, может и не начаться. Одно препятствие — развертывание такого количества войск на прежнем фронте наступления возможно лишь в несколько эшелонов. Но такое развертывание ослабит первый удар…, — размышляя, начальник Генштаба машинально ставил резолюции на обложках одного дела за другим, — ослаблять его нельзя, значит придется пойти на более серьезное нарушение нейтралитета Бельгии. Но это незначительное препятствие. Куда сложнее будет взять бельгийские крепости. Надо проверить, но по сведениям разведки, эти крепости не модернизировались лет десять. Следовательно, будут уязвимы для осадной артиллерии калибром более двадцати сантиметров, — теперь Альфред был даже счастлив. Он решил трудную задачу, поставленную командованием, причем очень просто и ловко, как ему казалось. — Значит осталось поставить задачу Круппу. Пусть создаст короткую пушку, гаубицу или мортиру наибольшего калибра, который можно применить на суше. А пока крупповские инженеры колдуют над пушкой, следует озадачить штабных бездельников[19], пусть поработают над планированием».
Так появился замысел того, что впоследствии назовут «гениальным планом Шлиффена» — план очередного разгрома европейского соперника Германии.
Британская империя. Лондон, клуб «White’s». Июль 1904 г.
Старейший лондонский клуб «Уайтс», расположенный в собственном здании на Сент-Джеймской улице, принимал в своих стенах избранных джентльменов уже больше двухсот лет. Задние клуба, не отмеченное ничем, даже банальной вывеской над подъездом, тем не менее известно всей Англии и даже за границей. Темные деревянные панели, портреты известных членов в тяжелых рамах, обеденный зал, сигарная комната, библиотека с пыльными старинными томами, привратник во фраке, преисполненный такого достоинства, что в иной стране сошел бы за члена королевской семьи, создавали особую атмосферу. Как и возможность встретить самого короля или премьер-министра, которые ничем не выделялись из остальных членов клуба.
На первом этаже, довольно низкие потолки, что вызывало камерное ощущение скорее квартиры или небольшого отеля, нежели роскошного заведения. Красивый обеденный зал расположен на втором этаже и украшен большими портретами королей на стенах, выкрашенных в бордо в тон с бордово-серым узорчатым ковром. Того же цвета портьеры тяжелого бархата и свечи на белых скатертях дополняли цветовую атмосферу обеденного зала. Говорили, между прочим, что сомневаться в аппетитах джентльменов, посещающих этот клуб, не приходится — ежедневно подается несколько десятков блюд из рябчиков и другой птицы. Да, джентльмены предпочитают то, что летает, приземленная пища не вызывает у них гастрономического энтузиазма, разве что кролик на закуску и рыба.