Мизгирь
Шрифт:
Когда он проснулся уже вовсю светило солнце, с кухни пахло оладьями, а за окном лаяли собаки, которых выгуливали те же самые дворовые старушки, что после целый день сидели на скамейках, сменяя друг друга, как караул стражников в книжке про короля. Одни бабушки уходили, а им на смену тут же выходили другие, заступая на пост бдения над дворовым порядком. Они усаживались поудобнее на скамейки, подстелив под спину специальные коврики, чтоб не надуло. У каждой бабушки был свой дворовый коврик, который они выносили с собою, свёрнутым в трубочку, разворачивали и расстилали на скамейку, и уж только потом садились. Сев, они непременно доставали что-нибудь из небольшой авоськи – вязание, газету, кулёк семечек, книгу, кроссворд, массажёр-каталку – и принимались за работу,
Позавтракав и заглянув к маме, Витька нашёл её бледнее, чем обычно, она приоткрыла глаза, поглядела на сына и вновь смежила веки, даже не сказав своё обычное: «А вот и Витюха-два уха», и Витька понял, что дело плохо и медлить нельзя. Бабушка была молчалива и глаза её опухли и покраснели, она почти не говорила с внуком и только погладила его по волосам, накрыв на стол и выйдя из кухни. И вот сейчас Витька сидел на подоконнике и писал письмо гномику.
– Дорогой гномик, – гласило оно, – Ты помог уже Алинке и Саньке, Руслану и Дениске, и ещё, наверное, другим. Помоги и мне тоже. Мне очень нужно, чтобы мама моя не умерла, и её не закопали в землю, как бабу Дусю. Милый гном, сделай, прошу, так, чтобы мама поправилась. Я всегда читаю ей сказки про ваш народ, мы очень их любим».
И внизу подпись «Витька из пятой квартиры». Теперь следовало сделать самое главное – проколоть палец, выдавить каплю крови и поставить печать на лист. Витьке было страшно, крови он боялся, но страх за маму был сильнее, и, крепко зажмурившись, он ткнул в подушечку пальца заранее стащенной у бабушки, булавкой. Стиснув зубы, чтобы не вскрикнуть и не выдать себя, он открыл глаза и с бешено бьющимся сердцем глянул на палец. Тёмная вишнёвая капля набухала на его поверхности, становясь всё больше и больше. Витька вгляделся в неё, ему показалось на миг, что она живая, и внутри неё кружатся, как снежинки, мириады крошечных шариков, не сталкиваясь каким-то чудом друг с другом, но каждый летя по своей невидимой чёткой траектории, как звёзды и кометы во Вселенной. Он выдохнул и припечатал палец к листу, оставив на его белизне алый след, словно язычок пламени лизнул слегка письмо, да так и застыл на нём. Витька свернул листок и вложил его в конверт, который он тоже склеил сам, он умел, в садике они как раз писали письмо Деду Морозу и мастерили такие конверты, и, заклеив его, спрятал на полке между книжками.
День пролетел как во сне, Витька что-то делал, гулял, общался с друзьями, но всё было как будто не по-настоящему, словно не с ним, а с каким-то другим мальчиком. Он ждал вечера. И вот солнце скрылось за пятиэтажками, и они с мальчишками разошлись по домам. Папа сегодня дежурил, мама уже спала, а бабушка, накормив его ужином, поцеловала в лоб и попросила тихонько поиграть до сна и не шуметь, не тревожить маму. Витька на цыпочках выскользнул из квартиры, сбегал на первый этаж и тут же вернулся обратно в квартиру. Бабушка, занятая своими мыслями, даже и не заметила его недолгого отсутствия. Витька выдохнул и пошёл к себе, занявшись машинками, чтобы бабушка ничего не заподозрила, а после лёг спать. Ночью он проснулся оттого, что услышал, как ему показалось, какой-то шёпот, который звал его по имени.
– Ви-и-итя-я…. Ви-и-итя-я….
Витя поднялся с постели и подошёл к двери, прислушался, звук доносился из коридора. Он вышел из спальни. В квартире было темно и тихо, бабушка с мамой
– Ви-и-итя-я…. Ви-и-итя-я, – казалось, сами стены подъезда шептали его имя, и шёпот этот расползался по потолку, ступеням и дверям других квартир.
– Ви-и-итя-я…. Ви-и-итя-я, иди сюда-а-а-а…
Витька вышел на лестничную площадку. Голос продолжал звать. Как во сне он медленно стал спускаться вниз, ступенька за ступенькой, всё ближе и ближе к тому, кто его звал. Лампы отчего-то не загорались, и было темно, он шёл на ощупь. Наконец, он оказался на первом этаже, здесь горела тусклая жёлтая лампа, свет её падал на почтовые ящики, на которых застыл взгляд Витьки. Внезапно внимание его приковало небольшое отверстие вверху, над ящиками, под самым потолком. Что это было за отверстие Витька не знал, то ли там когда-то была вентиляция, то ли ход для каких-то проводов или коммуникаций, сейчас оно зияло чёрной пастью в свете лампы и манило своей пустотой. Шёпот не прекращался.
– Ви-и-итя-я…. Ви-и-итя-я, ты зде-е-ес-с-сь…
Внезапно из отверстия показались кончики пальцев, они копошились и ощупывали стену, как слепые котята. Пальцы стали выбираться наружу, всё больше и больше, шёпот нарастал, а Витька, как заворожённый стоял и смотрел на них, не в силах отвести взгляд. Ему казалось, что пальцам этим – чёрным, кривым, похожим на сухие сучья в осеннем парке – не будет конца, такие они были тонкие и длинные. Но вот показалась ладонь, такая же чёрная, как и пальцы, кожа на ней была сухой и такой тонкой, что, казалось, треснет сейчас в тех местах, где сквозь неё выпирали острые кости. Вот показалось и запястье, рука медленно поползла вниз по стене, всё вытягиваясь и вытягиваясь, будто резиновая. Всё ближе и ближе к ящику, к его почтовому ящику, где лежало заветное письмо, всё громче и громче сухой шипящий шёпот:
– Ви-и-итя-я…. Ви-и-итя-я….
Витька не дышал от ужаса, слёзы текли ручьём по его щекам, но какая-то неведомая сила заставляла его смотреть на стену, не отводя глаз. Рука доползла до ящика, заползла в узкую щель для писем и, пошарив внутри, выволокла наружу за уголок его письмо. Застыв на миг, рука поползла обратно вверх по стене. Шёпот стал невыносимым, от него звенело в мозгу и закладывало уши, Витька схватился за голову. И вдруг всё смолкло. Наступила звенящая тишина. Витька отвёл руки, посмотрел наверх. Рука исчезла в отверстии вместе с письмом. Послышалось шуршание бумаги. И вдруг вновь раздался шёпот – тихий, вкрадчивый, свистящий:
– Витя-я-я-я, твоё желание слишком серьёзное, я смогу исполнить его, но за это ты тоже должен будешь сделать кое-что для меня. Ты сделаешь?
Витя, весь дрожа, кивнул и икнул.
– Твоя мама поправится Витя-я-я, но ты должен будешь отдать мне за неё своего товарища. К примеру Сашку, а? Ведь мама-то роднее, чем друг, правда? Тем более, Саша оказался злым мальчиком, он пожелал, чтобы я наказал Алину, и с ней случилась беда. Мы ведь накажем теперь за это Сашу, правда?
Витя кивнул больше по инерции, так как думать он не мог совершенно из-за парализующего его ужаса.
– Вот и славно, Витя. Тогда завтра ты должен будешь привести Сашу туда, где заканчивается посадка и начинается кладбище. Там, у первого креста ты должен оставить его, и отойти. Не переживай, я заберу его быстро. Никто ничего не узнает, и он не успеет закричать и позвать на помощь. А ты можешь сразу же возвращаться домой. Никому не рассказывай об этом и всё будет хорошо. А теперь иди домой, Витя-я-я, иди-и-и-и…
Витька снова икнул и поднял глаза наверх, и вдруг там, внутри отверстия, он увидел два жёлтых глаза, похожих на ромбики, а в их середине две чёрных палочки зрачков, как у змеи. Глаза сощурились и исчезли, и тут Витька почувствовал, что может двигаться. Он сорвался с места и мигом оказался на своём этаже. Вбежав в квартиру, он запер дверь и ринулся в кровать. Забравшись с головой под одеяло, он долго плакал, дрожа всем телом и зажимая себе рот, чтобы не разбудить маму.