Младший научный сотрудник-4
Шрифт:
Мои воспоминания прервала Нина:
– Смотри, Ширвиндт – как живой!
Ширвиндт и все-все-все
– Почему «как»? – спросил я её, а на сцене тем временем зазвучала музыка Моцарта из одноименной оперы..
– Потому что, – отмахнулась она, – настоящий граф Альмавива, пробу некуда ставить.
– А ты знаешь, – склонился я к её уху, – что сначала графа играл Гафт?
– Не, – ответила она, – не знаю – наверно тоже неплохо было. А почему больше не играет?
–
– А вот и Андрюша, – прокомментировала она появление графского слуги, – а почему он Фигаро, что это значит?
– По-моему, – начал вспоминать я, – это имя придумал сам Бомарше, когда писал первоисточник. Там какие-то аналогии со словом «пикаро» вроде просматриваются, «пикаро» по-испански это плут, мошенник, хитрец. Во Франции, кстати, есть ежедневная газета «Фигаро», довольно популярная, типа нашей «Комсомольской правды».
– Ясно, – некоторое время мы вникали в действо на сцене, а потом Нина бросила такую ремарку, – а вот подруга Фигаро немного старовата для него… да и для графа тоже – что-то не верится в такую пламенную страсть у них обоих.
– Ну что тут поделаешь, – вздохнул я, – нет в Сатире молодых актрис достойного уровня, вот и взяли Корниенко.
Тут на нас зашикали сразу справа и сзади – мол, не мешайте наслаждаться высоким искусством, мы и замолчали благоразумно до самого антракта. А в антракте я повел Ниночку в буфет – надо ж всю культурную программу целиком выполнить. Отстояли небольшую очередь, сели за столик с двумя бокалами шампанского и какими-то пирожными.
– Мне нравится, – сообщила Нина, отхватив здоровенный кусок эклера, – а Андрюша вообще звезда. Ширвиндт ему совсем немного уступает… странно только, что Державина они не задействовали.
– У него, – ответил я, – насколько я знаю, были некоторые разногласия с главрежем по поводу «Кабачка 13 стульев». Плучек считал, что это пошлая и бездарная передача, даже просил министерство культуры прикрыть ее. Ну а Державин был как бы олицетворением этой пошлости и бездарности.
– Но сейчас-то его прикрыли, – растерянно ответила Нина, – года два уже нет никаких 13 стульев…
– Ну да, – согласился я, – в связи с польскими событиями закрыли. Но тут как в известном анекдоте – ложечки нашлись, а осадочек остался. Вот и не дают сильных ролей Михаилу Михайловичу… зато уж в дуэте с Ширвиндтом он отрывается по полной программе.
А тут и звоночек об окончании антракта прозвучал, и мы вернулись на свои места в третьем ряду. По дороге в партер ко мне неожиданно обратился один товарищ с повадками начинающей богемы:
– Петр Петрович? – спросил он меня.
– Точно, – ответил я, не узнавая спрашивающего. – Чем обязан?
– Андрей Александрович просил вам передать записку, – и он вложил мне в руку свернутый листочек из школьной тетрадки.
– И чего там написано? – заинтересованно спросила меня Нина, когда мы уселись на свои места.
– Сейчас узнаем, – и я развернул листочек и прочитал написанное кривыми
– Отлично, – обрадовалась Нина, – всю жизнь мечтала посмотреть, как оно там устроено, закулисье.
– На самом-то деле, – сообщил я ей, – ничего особенно интересного там нет – суета, беготня, пыль на декорациях и еще это… суровая грызня за место под солнцем. Как у пауков в банке, короче говоря, там все устроено.
– Ну так есть же за что бороться, – мудро рассудила Нина, – победитель получает все… и славу, и деньги, и место под этим самым солнцем… и даже право первой ночи, как граф Альмавива.
– Наверно ты кругом права, – вздохнул я, – первая ночь идет в комплекте со всем остальным. Скоро узнаем обо всем этом из первых уст…
––
Спектакль оказался неожиданно длинным, добрых три часа шел, не считая антракта, так что поклоны и вручение цветочков закончилось уже далеко за десять вечера. Все дружно пошли в фойе, а мы немного подождали и отправились искать вход в закулисье театра сатиры. Интуиция привела меня к служебному входу, который был где-то недалеко от буфета. Там сидела суровая вахтерша.
– Вам чего, молодые люди? – сурово смерила она взглядом нас обоих.
– Ничего особенного, – отвечал я, – пригласили вот поговорить, – и я протянул ей листочек с каракулями.
Он надела очки, вчиталась, шевеля губами, а потом сказала:
– Направо и после второго поворота третья дверь.
– Ну вот, – заметил я Нине, – тебе и закулисье – наслаждайся.
– Тут одни двери и даже никто не бегает и не интригует, как ты обещал, – капризно надула она губы.
– Не так быстро, – охладил ее пыл я, – будет тебе и дудочка, будет и свисток. Со временем. О, это кажется то, что нам надо, – продолжил я, уткнувшись в табличку с надписью «А.А.Миронов, А.А.Ширвиндт», – стучим?
И я вежливо стукнул в эту дверь три раза.
Изнутри тут же раздалось зычное «Заходи, не бойся!», и я робко потянул дверь на себя – на нас пахнуло смесью неожиданных запахов, от табака до одеколона, возле огромных зеркал справа сидели двое немолодых и усталых мужчин.
– О, Петя и Нина, – сказал повернувшийся к нам Миронов, – как вам спектакль?
– Волшебно, – взял я на себя управление беседой, – редко, когда встретишь такое точное попадание в тему.
– Ты бы хоть познакомил нас, – подал голос Ширвиндт, – а то неудобно.
– Александр Анатольевич, – сказал Андрей, – он же граф Альмавива. А это Петя и Нина, Петя у нас восходящая звезда нетрадиционной медицины.
– Как Джуна что ли? – уточнил тот.
– Ну почти, – согласился Миронов, – с некоторыми отклонениями. Кстати вас надо бы с ней познакомить, с Джуной.
– Не откажусь, – сразу согласился я, – но говорят, что она тяжеловата в общении…
– Врут, – веско заметил со своего кресла Ширвиндт, – с кем захочет, она общается вполне нормально. И кого же ты уже успел вылечить, Петя? – проявил он некоторый интерес к моей персоне.