Младший научный сотрудник
Шрифт:
— И меня отпустят в Москву? — с затаённой надеждой спросил я.
— Там видно будет, — буркнул капитан, — выводи этих двоих отсюда к чёртовой матери.
— Что он сказал? — спросил сенатор, — приедет консул?
А китаец добавил: — Меня отправят в Гонконг?
— Насчёт вас, мистер Лау, — ответил я, — вопрос сейчас будет решаться. А вас, господин сенатор, к сожалению, ничем обрадовать не смогу — ближайший консул в трёх тысячах километров и сюда его никто допустить не может… пока не может, через полчаса ожидается посадка борта с важными людьми из Центра, может они что-то придумают.
— Тогда организуйте мне хотя бы телефонный звонок в Вашингтон… или в Сеул, — пошёл на принцип сенатор.
— Хорошо, — вздохнул я, — я передам ваши требования… как только вы покинете самолёт и присоединитесь к остальным пассажирам.
– ----
Всех пассажиров боинга отвезли в местную елизовскую гостиницу… ну вы и сами наверно в курсе, какие у нас были гостиницы в провинциальных аэропортах — там разрыдаться было впору от этих продавленных кроватей и протёртого линолеума. Но корейцы и этому были рады, гостиничная администрация всех постояльцев в 24 минуты выписала, поменяла бельё и их заселили по 4-5 человек в номер.
А через полчаса у нас действительно приземлился ТУ-154 из Владивостока, по громкой связи, естественно, ничего не объявляли, полковник, успевший переодеться в уставную форму, капитан и майор встретили гостей по стойке смирно. Далее два ухватистых паренька с волчьими глазами взяли меня за шкирку и допрашивали о всех деталях битый час.
А ещё далее, когда они меня наконец-то освободили от назойливого внимания, я столкнулся с тем самым капитаном, он куда-то целеустремлённо следовал по нижнему этажу. И тут у меня созрел вопрос:
— Товарищ капитан, — спросил я, — а что со вторым-то самолётом? Ну который над нами пролетел?
Тот посмотрел на меня осоловелым взглядом, видимо непросто прошла встреча с руководящим составом, и ответил:
— Радио включи, там всё расскажут.
Где ж я тут радио-то найду, подумал я, возвращаясь к своему напарнику Сергею.
— О, а я думал, тебя окончательно в ВВС рекрутировали, — весело встретил он меня, — ну что там с боингом-то?
— Лучше не спрашивай, — махнул рукой я, — а скажи, где тут радио можно послушать? Первую программу или Маяк на худой конец.
— У буфетчицы на полочке приёмник стоит, хороший приёмник, Океан, — ответил наблюдательный Серега, — можно попросить, чтоб включила.
— Попроси, — сказал я ему, — у тебя, похоже, с ней наладились конструктивные отношения.
Он молча встал и подошёл к буфетной стойке, а через полминуты я услышал следующее:
«В ночь с 31-го августа на 1-e сентября с. г. самолет неустановленной принадлежности со стороны Тихого океана вошел в воздушное пространство над полуостровом Камчатка, затем вторично нарушил воздушное пространство СССР над островом Сахалин. При этом самолет летел без аэронавигационных огней, на запросы не отвечал и в связь с радиодиспетчерской службой не вступал. Поднятые навстречу самолету-нарушителю истребители ПВО пытались оказать помощь в выводе его на ближайший аэродром. Однако самолет-нарушитель на подаваемые сигналы и предупреждения советских истребителей не реагировал и продолжал полет в сторону Японского моря».
Глава 16
Домовой, август 82-го
— А когда это случилось? — зачем-то начал уточнять я, — ну Чёрт этот когда повесился?
— Перед войной ещё, — поведал мне Васильич, — то ли в 37-м, то ли в 39-м… у нас тут тогда большие лагеря были, сейчас и половины от них не осталось.
— А расскажи-ка ещё раз, — вдруг попросил Аскольд, — как он выглядел, этот лесник…
— Обычно, — ответил я, — тёмные штаны и куртка того же цвета, кудрявый, щербатый и ростом метр-пятьдесят, не больше.
— Хорош базарить, ребята, — остановил нас тракторист, — вечер уже скоро, а у нас план горит.
И мы с Аскольдом дружно засыпали с сеялку зерно, а к удобрениям даже подходить не стали, Васильич тормознул нас, когда мы к тем мешкам сунулись, и я запрыгнул на запятки. А Аскольду он заметил перед отъездом:
— Ты-то хоть в эту деревню не мотайся, газетку вон почитай лучше, — и он сунул ему замусоленный номер «Советской деревни», завалявшийся у него кабине.
Очередной круг по пашне подошёл к концу, и мы опять вернулись к куче и к деревне Петуховке — Аскольд сидел на поваленной берёзе и с большим интересом, как мне показалось, изучал содержимое органа районной администрации.
— Ничего больше не случилось? — сразу же поинтересовался тракторист.
— Не, — уверенно отвечал Аскольд, — хотя лесника этого я всё-таки один разок увидел.
— В деревне? — уточнил я.
— Нет, вон из того перелеска, — и он указал, какого именно, — в этот он переходил… одет был так, как ты описал… и ростом маленький — наверно он, два одинаковых карлика тут вряд ли живут.
— И чего? — спросил Васильич, — просто шёл и всё?
— Просто шёл, — подтвердил Аскольд, — рукой мне помахал, когда совсем уже в лесу был.
— Вот что, ребята, — сказал тракторист, — засыпаем последний мешок и валим отсюда подальше — не нравится мне этот лесник.
— А как же план? — спросил я.
— С той стороны пашни, которая ближе к Полосатому, есть ещё пара мешков, их и засеем — как раз для плана хватит.
Мы с Аскольдом синхронно пожали плечами, засыпали мешок в отсек сеялки и все вместе перебазировались подальше от Петуховки. В следующий перекур я вспомнил слова тракториста про сглаженного жителя Полосатого и спросил про него.
— А в чём его сглаз выражался-то?
— А всё у него из рук валилось, — честно ответил тот, — трактор свой в Белуге утопил, жена его бросила… а закончилось всё тем, что он сгорел в своём же доме — курил на сеновале пьяный, папироса упала, сено загорелось, он и задохнулся.
— Мда… — только и смог выдавить из себя я, — но такие вещи и без сглаза случаются.
Ничего на это отвечать Васильич не стал, и мы честно доработали до шести вечера, когда за нами бортовой ГАЗ прибыл.
— Ты знаешь, — сообщил мне Аскольд, когда мы спрыгнули с машины возле своей общаги, — я наверно больше сеять озимые не поеду.