Младший научный сотрудник
Шрифт:
— И в кино снимается. — добавил я, вспомнив вчерашнее кино.
— Дешёвка это Душа, — пренебрежительно отозвался Паша, — слепая копия с АББЫ 77 года. А кроме этого слушают Аквариум из Питера, ДДТ из Уфы и Урфин Джюс из Свердловска. Ну и Примус конечно с Лозой во главе.
— Я еще такое название слышал, Здоровье, — вытащил я такой факт из своей головы.
— Да, есть такая группёшка, — подтвердил Паша, — туда, кажется, Подгородецкий из Машины ушел, что-то там про алкогольный синдром сбацали.
— А Лоза и Примус это две разные вещи, — это Лёва уже не выдержал и присоединился к беседе. — Лоза просто на их аппаратуре свой знаменитый альбом записал, а в народ это ушло, как произведение Примуса. У них серьёзные разборки на этот счёт были, у Лозы и Примуса.
— А ДДТ, это который «Мальчики-мажоры» и «На радуге свинья сидела»? — спросил Аскольд.
Глава 25
Торнадо
— И еще Частушки с периферии, — добавил Паша. — Любопытные вещи, до сих пор такого я не слышал.
— И еще на слуху такое название «Динамик», — вставил свои 5 копеек Лёва, — вроде бы там такой Кузьмин солистом.
— Есть на этом рынке и Динамик, — вздохнул Паша, — про Спортлото поют… по мне, так очень средняя группа.
Но тут наш интеллектуальный разговор прервала Оля, пригласившая меня прогуляться к речке и обратно. Аскольд опять сочинил ехидную ухмылку и сказал мне:
— Конечно-конечно, Петя все дела закончил и до ужина совершенно свободен.
А по дороге к Белуге она начала выпытывать у меня все подробности про карлика Осипа.
— Да псих он, — не выдержал и раскололся я, — обычный психический больной из второго городского стационара. Его там подлечили и выпустили, потому что мест и на буйных не хватает, а он вроде тихий.
— Угу, — со слезой в голосе отвечала она, — такой тихий, что чуть нас обоих вчера не зарезал.
— Ну так не зарезал же, — возражал я, — все же нормально закончилось.
— Так не закончилось ничего пока, — твёрдо возражала она, — он же сбежал, как я слышала.
Вместо ответа я её направил к ближайшему перелеску, где мы и занялись тем, о чем вы все подумали. Через полчаса Олечка успокоилась, но задала один настороживший меня вопрос:
— Ты меня замуж возьмёшь?
— Женитьба шаг серьёзный, — припомнил я слова Эраста Гарина в фильме «Свадьба», — тут надо всё обдумать и выверить…
— Ну так думай и выверяй, — ткнула она меня кулаком в бок.
— Думаю, — серьёзно отвечал я, — но пока не завершил этот процесс… а чего там у тебя с Ниной-то, колись уже?
— Ничего у меня с ней нет, — огрызнулась Оля, — работаем просто в одном отделе, вот и всё.
— Чего она вдруг из колхоза-то сорвалась, не знаешь случайно?
— Случайно знаю, — ответила она, — у неё скоро свадьба с начальником, подготовиться надо.
— Ну тогда совет им да любовь, — усмехнулся я. — На сколько Наумыч старше Нины-то?
— На 25 лет кажется… но любви, как сказал Александр Сергеич, все возрасты покорны…
— И её порывы благотворны, — добавил я следующую строчку из Евгения Онегина.
А совсем уже вечером, когда делать было нечего, чёрт дёрнул меня за ногу прогуляться к бабке Федосье за самогоном. Деньги из председательского аванса имелись, так что развели меня, как последнего кролика — побрёл под начинающим чернеть августовским небом вдоль столбового тракта Белужское-Варнаково.
Поллитра самогона на пятёру я поменял без проблем (Федосья эта, кстати, оказалась не такой уж и бабкой, максимум сорок пять лет тётке), проблемы начались далее. Где-то посередине между её домом и нашей общагой дорога делала резкий крюк влево, а потом назад, так что напрямик через лесополосу срезалось добрых двести метров — вот и я срезал их. И как выяснилось очень скоро — зря… на пути у меня выросли двое. Один из них, как вы и сами наверно уже догадались, был немецкий карлик Осип, а второй… угадайте кто… нет, не угадали — это был наш соотрядник, который по словам Аскольда лечился в психушке и вроде бы вылечился, Антоном его звали.
— Ну здравствуй, Петюня, — начал разговор Осип, растянув рот в искусственной улыбке, — как жив-здоров?
— Спасибо, пока всё хорошо, — отвечал я, а потом задал вопросик этому Антоше, — а ты-то что здесь делаешь?
— У нас тут встреча выпускников одного лечебного заведения, — ухмыльнулся тот, — присоединяйся. Горючее, как я вижу, у тебя с собой.
— Какого ещё заведения? — попытался съехать с базара я.
— Ну как какого, — отвечал с укоризненными интонациями Осип, — психоневрологического диспансера номер два, что на улице Июльских дней. Ты же там тоже чалился, судя по легенде?
— Ну да, — сердито отвечал я, — наврал я армянам про это дело, чтобы оперативную комбинацию разыграть. А на самом деле ни на каких Июльских днях я отродясь не был.
— А это уже неважно, Петя, — ласково продолжил Осип, — теперь ты в нашем боевом братстве, так что давай соответствуй…
— И как же мне надо соответствовать? — уточнил я.
— Для начала налей-ка нам по стаканчику, — неизвестно откуда у Осипа в руках материализовалось два гранёных стакана.
— А себе, значит, не надо наливать? — тупо спросил я.
— Так ты же уже покойник, считай, — всё так же ласково продолжил Осип, — а зачем на покойников добро переводить?
— И почему же я уже покойник? — сделал шажок назад я, но Антон ловко переместился влево и перекрыл мне туда дорогу.
— Сам посуди, родной, — продолжил Осип, — взял и сдал меня властям, как этот… как последний стукач. К тому же несуществующие заслуги себе приписал, это как в войну чужую медаль на гимнастёрку нацепить… не, кончать тебя надо — и дело с концами.
— Стой, — притормозил его я, — а чего это ты про батальон Нахтигаль там врал? Председатель сказал, что в 45 году тебе восемь лет было — в таком возрасте разве берут на войну?