Мне нравится твоя ложь
Шрифт:
— Не похоже на веселье, — мягко говорю я.
Она опускает взгляд.
— Кое-что вышло из-под контроля.
Вещи всегда выходят из-под контроля. Опускаюсь на колени, становясь перед ней, надеясь, что она увидит меня. На самом деле увидит меня.
— Кенди, есть что-нибудь, что я могу сделать? Я могу помочь?
Ее горло дергается, когда она сглатывает.
— У тебя своего дерьма полно.
И моя сестра стоит на первом месте. Конечно же, стоит. Если бы на спасательной лодке оставалось бы одно место, я бы уступила его Кларе.
— Это твой парень? Ты можешь уйти от него?
Это заставляет ее немного улыбнуться.
— Как ушла и ты?
Из меня будто воздух выжимают.
— Иногда лучше уйти, чем остаться.
— Из огня да в полымя? Ты думаешь, здесь безопасней? Я не знаю, откуда ты взялась, но лучше там быть не может.
Я содрогаюсь, слыша отголосок слов Кипа. А что, если здесь тебе не безопасно? Никому из нас не безопасно? Мы с Кенди, может, и можем находиться в опасности, но никто не тронет мою сестру. Никто не станет причиной синяка у нее под глазом или опухшей губы. Так намного лучше.
— Может, тебе стоит сказать Ивану, — говорю я, вставая.
Кенди смеется.
— Ему это очень понравится.
У меня переворачивается желудок.
— Он не такой плохой.
— Он мягок с тобой. Ты сделана из стекла. И он знает это. Они все знают.
Во мне поднимается злость.
— Я — не хрупкая.
Но я и не сильная, нечто лучше этого. Я уже разорвана на части, на куски. Ломать во мне больше нечего.
Она тоже встает, чуть ли не прижимаясь своей грудью к моей. Вызов блестит в ее голубых глазах.
— Разве? Заявляешься сюда, пытаешься помочь мне, типа мы самые лучшие подруги. Показываешься у меня дома из-за того, что переживаешь о том, что я сдохну от передоза.
Ее слова, словно резкий порыв холодного ветра, крадут у меня воздух и заставляют попятиться назад на шаг.
— Как ты…?
— Я знаю некоторых ребят по площадке, — она поднимает брови. — Трахаюсь с некоторыми из них. Они сказали мне, что видели девушку с черными волосами, нулевыми сиськами и самыми зелеными в мире глазами — как деньги, сказали они — которая приходила и стучала в мою дверь.
— У тебя могла быть передозировка, — произношу я с отвращением сама себе. — Тебя могли избить. А я оставила тебя там.
— А какая была перспектива? Разбить палатку напротив моей двери? — отвечает она с сарказмом. — И все равно, ублюдки позволили тебе уйти, потому что ты как сраная мать Тереза, и даже те тупоголовые придурки не захотели прикасаться к твоей бледной, невинной коже.
— Ты настолько зла из-за того, что я переживала о тебе? Так плохо, что о тебе кто-то заботится?
— Да, это настолько чертовски хреново. Все вокруг — смертный приговор, так что прекращай свое дерьмо.
Меня накрывает понимание.
—
Кенди кривится.
— Даже не думала. Я танцевала здесь до твоего появления, и буду танцевать, когда ты свалишь. Ты всего лишь временное явление.
Я не могу сдержать улыбку, которая расползается на моих губах.
— Ты на самом деле переживаешь.
— Нет, я на самом деле не переживаю.
— Мы можем заплести друг другу косички и рассказать страшилки? — дразню я.
Сердитый взгляд меняет ее лицо: настолько неистовый, настолько отчаянный, что я думаю, она может ударить меня. Вот, насколько она не хочет переживать за меня. Насколько хочет остаться в стороне, как и привыкла делать. Но не может сделать этого. Может, это и смертный приговор, но если так и есть, то мы уже мертвы.
Она бросает взгляд на дверь — пусто — а затем назад, на меня. Ее голос звучит тихо на этот раз, искренне. Этим девушка признает, что переживает.
— Тебе может быть безопасно у меня в квартире. Меня там знают. Но не на улицах. Не броди в одиночку. Если тебя там поймают, кто будет заботиться о том, кого бы ты там ни прятала.
Я распахиваю глаза, потому что, может, я и привязалась к кому-то на работе, но я никогда не рассказывала о Кларе. Она никогда не была в клубе и никогда не приходила сюда.
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Я видела, как ты брала еду на кухне в конце дня. А поскольку ты тощая, как скелет, я поняла, что это не ты подчищаешь все эти продукты за просмотром телесериалов.
Я закрываю глаза.
— Кто-нибудь еще…
— Никто, о ком бы я знала. Даже Лола не подозревает. Я бы узнала, если бы она подозревала, потому что мы говорим о тебе.
Несмотря на свое расстройство, мне удается выдавить слабую улыбку.
— Боже, спасибо.
— Это потому, что мы переживаем, — шепчет она. — И мы не хотим, чтобы ты умерла.
* * *
Меня ослепляет каждый раз, когда я выхожу на сцену, но в этот раз все по-другому. Потому что, даже если я не вижу, знаю, что Кип там. Я чувствую, как он наблюдает за мной, хочет меня, рассчитывает на меня. Когда я на сцене, спрятаться невозможно. Я раскрыта. И мне предстоит посмотреть в лицо своей боли в груди, той, которую я чувствую, потому что подвожу его.
В танце я уверенно двигаю ногами и бедрами. Танцую, словно в последний раз на сцене. Танцую для него.
Даже если я притворяюсь, что не вижу его в переднем ряду. Для мужчины под прикрытием, он не прячется. Не слоняется у сцены, в тени, надеясь, что его не увидят. Он как на ладони. Как и я. Это у нас общее. Это связывает нас вместе, когда я предпочла бы забыть.
Блу находит меня после танца, когда я могла бы спуститься на второй раунд. Он хватает меня, когда я пытаюсь пройти мимо него.