Мне нравится твоя ложь
Шрифт:
Я ерзаю на пластиковом сидении. На меня давили в буквальном смысле этого слова. Знает ли он это? Возможно ли, что он знает, от чего я бегу — от кого я бегу? Но вероятней всего он имеет в виду мужчин в клубе.
— Я могу позаботиться о себе.
— Не сомневаюсь в этом. — Следует пауза, на протяжении которой он, кажется, колеблется, прежде, чем заговорить со мной. — Я наблюдал за тобой.
Как много ты знаешь?
— Это должен был быть комплимент?
Он наклоняется вперед, ставя локти на колени, пристально
— Я не планирую причинить тебе боль. Я просто хочу узнать тебя.
В груди сжимается.
— Там, откуда я родом, это одно и то же.
Его глаза темнеют.
— Но ты можешь позаботиться о себе, — произносит он, и слова звучат с вызовом.
Его улыбка после больше похожа на оскал. Это или он, или вызов.
— Я ведь ушла, не так ли? А я никогда не возвращаюсь.
Он не впечатлен.
— Ты танцуешь в стрип-клубе и ходишь домой по самой худшей улице в Тэнглвуде. У тебя нет защиты. Нет ничего, чем бы ты могла защитить себя.
Я содрогаюсь.
— Вот так ты узнаешь кого-то? Оскорбляя их?
Тень сожаления затемняет его лицо.
— Нет. Я не придурок. Просто имел в виду, что, может, ты не все поняла. А я мог бы помочь.
— Мне никто не может помочь. — Никто не идет против семьи Моретти и остается живым после этого.
Поэтому я знаю, что однажды они меня найдут. И убьют. До тех пор, пока они не тронут Клару, я могу с этим жить. Этого достаточно. Так должно быть.
— Может быть, и нет, — произносит он, — но я должен признаться. Я на самом деле хочу помочь тебе. Но мне также нужна и твоя помощь.
Мой смех вырывается неровным, почти бездыханным. Напуганным.
— Держу пари. Спорим, у тебя есть большая, серьезная, очень серьезная проблема, которую я могу решить для тебя. Смягчить для тебя.
Кип даже не пытается улыбнуться.
— Хани, — начинает он с предупреждением.
Но это звучит смешно. Имя — смешное. Его низкий, серьезный голос только делает его хуже.
Затем я смеюсь по-настоящему. Думаю, это самая смешная вещь, которую я слышала за несколько дней, если не недель. Или месяцев. Самая смешная вещь, которую я когда-либо слышала, это фальшивое имя и фальшивая улыбка, и фальшивые отношения, которых у меня не может быть. А помощь? Она даже не настоящая. Всего лишь история с его уст, и не важно, знает он правду или нет. Но знаете, что настоящее? Секс. Это все, что я могу ему предложить.
Может, я немного потеряла рассудок, сидя с ним здесь и смеясь. Ожидаю, что он станет серьезным и разозлится, но затем случается нечто сумасшедшее. Кип тоже начинает смеяться. Сначала это всего лишь подрагивание его губ, и затем мягкий выдох. Но после он хохочет вместе со мной, качая головой.
Его улыбка меркнет.
— Тебе там не место.
Я делаю резкий вдох.
— И почему это? У меня сиськи слишком маленькие? Я использую неправильные песни?
— Ты продолжаешь думать, что боль не наступит, — мягко произносит он. — Танцы. Секс. Ты до сих удивляешься, когда это случается.
Боль расползается у меня в животе.
— Что ты знаешь о танцах?
— Не много, — признает он. — Только то, что я
— Ты ошибаешься. — Злость, холодная, словно лед, от которого немеют все остальные чувства. — Я идеально подхожу для этой работы. Потому что мне насрать.
Кип грустно улыбается.
— Скажи мне свое имя.
Я поджимаю губы.
— Никогда.
Он коротко кивает.
— Увидимся в субботу, Хани.
— Я всего лишь отсосу тебе, — предупреждаю я, хоть это и самое странное предупреждение, которое я когда-либо давала. — На этом все.
— Посмотрим. — Он бросает двадцатку на стол и встает, чтобы уйти. — Береги себя до тех пор. Это не самая безопасная часть города.
***
Дневной свет под пеленой дождя падает на город, когда я добираюсь до отдаленного мотеля.
Он не в таком плохом состоянии и не такой ужасный, как дом Кенди, но все равно удручает. Красный кирпич выцвел до розоватого цвета. На окнах железные решетки. Пальмы во внутреннем дворике почти не создают видимости тропического или приятного места. Как и рождественские огни, намотанные на их стволы. Как разноцветная тюрьма.
Тяжелые шторы на окне в моей комнате не дают увидеть то, что снаружи. Вытаскиваю ключ-карту и подношу к ридеру, уже ожидая, что сон в конце долгого дня поможет мне забыть то, что я сегодня сделала. Клара. Имя вертится на кончике моего языка, готовое слететь в приветствии. Но какой-то глубинный инстинкт внутри заставляет меня осторожничать.
Борюсь с тяжелой сумкой на плече, в которой находится моя рабочая одежа и туфли. Дверь комнаты — темная, словно ловушка для крыс, пытается захлопнуться передо мной, прищемляя в процессе мое плечо.
Сама комната мотеля — темная.
На подоконнике — маленькая статуэтка Божьей Матери. Пластиковая фигурка с присоединенным проводом. Сделана так, чтобы могла подсвечиваться, но лампочка внутри давно перегорела. Она уже была в комнате, когда я заселилась. Клара выудила ее из мусорного ведра и поставила на окно. Сказала, что она будет защищать нас. Что она и делает. Это наш знак сообщить, если что-то будет не так. Если нас найдут, если комнату взломают, и одной из нас придется бежать, статуэтки на окне быть не должно. Такое облегчение видеть ее там. Облегчение видеть ее каждую ночь, такую маленькую, аляповатую и гордую перед шторками.
Осторожно смотрю влево и вправо, прежде чем использовать ключ. Я всегда осторожна, потому что, если кто-то хочет выследить меня здесь и причинить боль, я окажусь в заднице. Единственным моим сегодняшним спасением оказалось то, что Кип не выследил меня до дома. И то, что он не хотел причинять мне боль.
Нет, он просто хочет трахнуть тебя.
Ни одного включенного светильника, даже в ванной.
— Клара, — шепчу я.
Ответа нет. Я делаю шаг дальше в комнату, и глаза постепенно адаптируются. Могу различить две кровати, столик в углу и темный комок в центре одной из кроватей, почти спрятанной в тени. Пересекаю комнату и нежно касаюсь ее плеча.