Мне снился сон…
Шрифт:
Самолёт на Севастополь вылетал на следующее утро. А пока Дмитрий вёз англичанина в гостиницу, где для того был забронирован номер.
Глава 11
Машина ждала их на стоянке сразу за взлётной полосой – об этом Дмитрию сообщили по мобильному.
– Услуга украинских коллег, – улыбнулся тот.
– Вы не соперничаете?
– Всяко бывает, – Дмитрий пожал плечами. – Но у нас много общих дел, а главное, как говорится, – «давние исторические связи».
Из аэропорта, который назывался Бельбек, они поехали вдоль моря.
– Объедем Севастопольскую бухту ниже Инкермана, – пояснил Дмитрий. – Нам нужно на другую, южную сторону города.
Севастопольское утро было залито ярким и уже жарким солнцем, на мелких волнах-барашках
– Миндаль уже отцветает, а абрикосы только зацвели, – Дмитрий тоже глубоко дышал и улыбался. – А вот это, смотри, ладанник крымский – вот, мы проезжаем кустарник с большими розовыми цветками. Надо же, рано зацвёл в этом году. Я люблю Севастополь. Надеюсь, тебе он тоже понравится.
Энтони спросил своего спутника:
– Меня будут понимать? Я ведь не говорю на украинском языке, только на русском.
– В Севастополе говорят по-русски, – коротко и сухо ответил тот.
Энтони показалось, что он хотел что-то добавить, но сдержался. Какое-то время они ехали молча, потом Дмитрий всё-таки заговорил.
– Есть у нас песня, очень известная и любимая. А в ней слова: «Севастополь – гордость русских моряков». Она написана была в советское время, но в ней говорится о подвигах моряков, отстоявших рубежи России во все прошлые века. И в этом припеве – самая суть истории Севастополя! «Гордость русских моряков»…Один мерзавец, возомнивший себя хозяином всей страны, махнул походя рукой: «Пусть Украина забирает Крым…» Но историю не перечеркнёшь!
В голосе Дмитрия было столько горечи, что Энтони не удержался, спросил:
– Ты как-то связан с этим городом? Лично?
– Мой дед погиб при освобождении Севастополя, в мае 1944 года, – ответил тот и вновь замолчал.
Но Энтони видел: Дмитрию хочется об этом говорить. И правда, он стал рассказывать:
– Севастополь освободили от фашистов девятого мая – представляешь, ровно за год до нашей Великой Победы! А штурм его начался несколькими днями раньше. Мой дед воевал на Четвёртом Украинском фронте, во Второй гвардейской армии. Они шли с Мекензиевых гор к селу Бельбек. Сейчас оно называется Фруктовое, мы с тобой как раз оттуда едем – аэропорт рядом. Восьмого мая с тяжёлыми боями вышли к Северной бухте. Вот там дед и погиб. Там, у причалов, есть площадь, названная именем генерала Захарова, командующего этой армией. А рядом – памятник воинам Второй гвардейской армии. Он поставлен на братской могиле погибших воинов. И мой дед среди них. На нём есть надпись: «В груди этого города будет вечно биться сердце русской славы». Заметь – «русской славы»!..
– Почему мы не подъехали туда?
– Обязательно подъедем, на обратном пути в аэропорт…
У них уже был адрес Антона Вербенцова – не его самого, конечно, он умер лет двадцать назад, – а семьи его сына. Тот, вместе с женой и четырнадцатилетним уже своим сыном жил в отцовской квартире. Но Энтони не хотел вот так сразу, с наскока, идти к Вербенцовым. Он решил, что сделает это ближе к вечеру, а весь день проведёт в городе – посмотрит его памятники, подышит его воздухом… Возможно, тогда ему будет проще и говорить, и понимать родных Антона – того Антона, которого до сих пор любит леди Виктория.
– Ну что ж, – сказал Дмитрий, – везу тебя в самое сердце Севастополя.
– И как оно называется?
– Центральный холм. Оттуда начинался Севастополь, здесь его исторический центр. И, поскольку это в самом деле холм – высокое место, – мы многое увидим.
Довольно крутым проездом они подняли на самую вершину. По гранитным плитам, по красивому бульвару, где стояли уже покрытые листьями платаны, прошли к высокому белокаменному храму со сверкающим на солнце крестом.
– Это – Владимирский собор, – объяснил Дмитрий. – Его заложили как раз в год начала русско-турецкой войны, и тогда же здесь были погребены погибшие
– В эту войну один из моих прапрадедов в самом деле служил офицером на пароходофрегате «Миранда», но это было где-то в северных морях.
Дмитрий засмеялся:
– Значит-таки бомбил, только не Севастополь, а Соловецкий монастырь в Белом море! Ну там вашим тоже задали жару, причём – пять десятков солдат инвалидной службы! Впрочем, ладно, это дела давно минувших дней…. Мы с тобой сейчас на самой вершине холма. Смотри: слева – мыс Хрустальный с обелиском на честь города, справа – Константиновский форт, а прямо – Севастопольская бухта.
Энтони смотрел с восхищением. На древние стены форта, на взметнувшийся к небу обелиск, напоминающий…
– Парус? – спросил, обернувшись к Дмитрию.
– И штык, – кивнул тот.
На безбрежное море, уходящее дальше за бухту, и на саму бухту, заполненную кораблями. Зрелище захватывало. В это время раздались мелодичные звуки – где-то куранты играли красивую мелодию.
– Это как раз та самая песня, «Легендарный Севастополь», о которой я тебе говорил, – тут же сказал Дмитрий. – Вон там, видишь здание? Это Матросский Клуб. Там, на башне со шпилем, есть часы, они играют эту мелодию: «Гордость русских моряков». Теперь спустимся немного… Это – самый первый бульвар города, раньше он назывался Мичманский, теперь – Матросский. Здесь до Крымской войны, как говорится, гулял весь Севастополь. Писатель Лев Толстой тебе наверняка известен? – Он засмеялся. – Вы, европейцы, только и знаете из наших классиков Толстого и Достоевского…Так вот, Толстой тоже здесь гулял, он был тогда молодым офицером-артиллеристом и даже писал о том, как в осаждённом Севастополе, на этом бульваре, играла полковая музыка… Вот… – Дмитрий остановился. – Этот памятник тоже самый первый в городе. Я его очень люблю.
На высоком каменном постаменте – литое судно в античном стиле, лаконичная надпись: «Казарину. Потомству в пример».
– Расскажи, что это? И кто такой Казарин?
– Пойдём, присядем. Это интересная история. Особенно для тебя, потомка мореплавателей.
Дмитрий и Энтони сели на скамейке у белой балюстрады, с одной стороны им было видно море, с другой – памятник.
– Чтоб ты не запутался, – начал Дмитрий, – скажу: в восемнадцатом и девятнадцатом веках было несколько войн, которые мы называем «русско-турецкими». Та, главная для Севастополя, ещё называется «Крымская». За четверть века до неё шла как раз такая русско-турецкая война. Наши корабли постоянно несли дозорную службу у Босфора, чтобы вовремя заметить вылазку турецкого флота – он в то время был намного сильнее русского. На рассвете одного дня, в мае месяце, фрегат «Штандарт» и два брига «Орфей» и «Меркурий» заметили корабли противника и поспешили предупредить своих. Быстроходные «Штандарт» и «Орфей» ушли вперёд, а медлительный «Меркурий» остался их прикрывать и отвлекать. Турки попались на эту хитрость, бросились за ним вдогонку. Представь: на бриге восемнадцать орудий, а на флагмане турок «Селимие» и корабле «Реал-Бей» их сто восемьдесят четыре! Один раз пальнуть по «Меркурию» – и следа в море не отыщешь! Что делать? Капитаном на «Меркурии» был капитан-лейтенант Александр Казарский. Он созвал военный совет офицеров. А в русском флоте была традиция: в критических ситуациях первое слово – младшим чинам. Чем тебе не демократия? Ну а если серьёзно – чтоб решение принималось не в приказном порядке, а от сердца и совести. Поручик флотских штурманов сказал: драться до последнего, а потом подойти прямо к главному кораблю и взорвать бриг вместе с ним. Все офицеры, как один, сказали «Да», а когда решение объявили матросам, те в одно дыхание закричали «ура!»