Мнемоскан
Шрифт:
…даже не знаю, что это…
Я остановился, как вкопанный, и прислушался.
…какая-то ошибка…
Я слышал слабое жужжание кондиционера и ещё более слабое жужжание каких-то механизмов внутри моего тела, но где-то там, на границе восприятия, были также и слова.
…если вы понимаете, что я имею в виду…
— Эй! — сказал я, чувствуя себя неловко оттого, что я говорю в голос, когда вокруг никого нет.
Что за…? Кто это?
— Это
Это я Джейк Салливан.
— По-видимому. И ты — не биологический прототип, не так ли?
Что? Нет, нет. Он на Луне.
— Но предполагалось, что будет лишь один такой, как мы. В одном экземпляре.
Так и есть. И кто же ты тогда, чёрт возьми, такой?
— Гмм, я — легальная копия.
Да? А откуда ты знаешь, что я — нет?
— А где ты сейчас?
В Торонто… я так думаю. По крайней мере, не помню, чтобы я ездил куда-то ещё.
— Но где именно ты находишься?
Ну, наверное, где-то в здании «Иммортекс». Но я эту комнату никогда раньше не видел.
— Как она выглядит?
Синие стены — чёрт, кстати — я больше не дальтоник. А ты?
— То же самое.
Потрясающе, да?
— Что ещё есть в этой комнате?
Стол. Кровать, типа кушетки. Схема мозга на стене.
— А окна? Ты можешь выглянуть на улицу?
Нет. Только дверь.
— Ты можешь выходить из комнаты и возвращаться в неё, когда захочешь?
Я… я не знаю.
— Ладно, где ты провёл вчерашнюю ночь?
Я не помню. Здесь, полагаю…
— В чём ты находишься? В синтетическом теле?
Да — именно в таком, какое я заказывал.
— Я тоже. Там кто-нибудь есть? Другие мнемосканы?
Нет, никого не вижу. А что с тобой? Где находишься ты?
— В Детройте.
Какого чёрта ты там делаешь?
— Неважно. — Забавно: чего я смутился-то? Да ещё перед самим собой. — Но я был в нашем доме в Торонто.
То есть ты, получается, официальная, законная копия?
— Да.
А я — какая-то… пиратская?
Похоже на то.
Но почему?
— Без малейшего понятия. Но это неправильно. Предполагалось, что будет сделан лишь один экземпляр.
Что… что бы ты сделал со мной, если бы меня нашёл?
— Что-что?
Ты бы захотел меня отключить, верно? Я — оскорбление твоего чувства себя.
— Э-э… ну…
Не уверен, что я должен тебе помогать. То есть, мне, конечно, не нравится, что меня держат здесь, но это лучше, чем ты можешь мне предложить.
— Послушай, что бы «Иммортекс» ни задумала, её нужно остановить…
Я… возможно… если ты…
— Я тебя не слышу. Связь прерывается.
Кто-то идёт… Я…
И он исчез. Надеюсь лишь, что у него достало соображения не раскрывать свои карты.
Смерть Карен Бесарян стала шоком для всех. То есть, умом я, конечно, понимал, что кожуре оставалось жить совсем недолго, но реальная смерть одного из них взбаламутила всю нашу лунную общину.
Мне нравилась Карен, и я любил её книги. Большинство из нас ещё не обзавелись связями на Луне — мы знали друг друга ещё недостаточно долго. Но Карен безусловно успела оказать влияние на многих, хотя я не мог сказать, сколько из тех слёз, что я видел, было пролито по ней самой, а сколько — по самому себе и своей близкой кончине, ставшей такой очевидной с её смертью. Я был вдвойне выбит из колеи, потому что смерть Карен произошла сразу после моего излечения. Я старался об этом не задумываться, но это было очень похоже на работу какого-то закона сохранения жизненной силы.
Мне было приятно узнать, что для Карен будет устроена поминальная служба. Я знал, что «Иммортекс» не сообщит об этой смерти никому на Земле, но компания всё же понимала необходимость упокоения, в прямом и переносном смысле.
Он был не слишком религиозен, этот наш кошачий рай Хевисайда. Полагаю, это и не удивительно: те, кто верит в жизнь вечную, вряд ли станут заниматься переносом сознания. Тем не менее очень благообразный мужчина по имени Габриэль Смайт, низкого роста, с платиновыми волосами, румяным лицом и хорошо поставленным британским выговором провёл очень хорошую, по большей части светскую службу. Присутствовало большинство здешних обитателей; нас здесь было около двух десятков. Я сидел рядом с Малкольмом Дрэйпером.
Служба проходила в маленьком зале с десятком круглых столиков, каждый из которых был рассчитан на четверых. Здесь играли в настольные игры, проводили лектории и тому подобное. Гроба не было, но телестены демонстрировали множество изображений Карен и её кривобокой улыбки. У одной из стен было множество цветов, но я пришёл достаточно рано, чтобы заметить, что лишь небольшая их часть настоящие, срезанные, по-видимому, в оранжерее; остальные — сотни и сотни их — были голограммами, которые обслуживающий персонал включил лишь после того, как я вошёл.
Смайт, одетый в чёрную водолазку и тёмно-серый пиджак, обращался к собравшимся, стоя на краю зала.
— Карен Бесарян продолжает жить, — говорил он. Он носил полуочки и глядел сейчас поверх них. — Она живёт в сердцах и умах миллионов людей, наслаждавшихся её книгами или снятыми по ним фильмами.
Двое служителей начали тихо обходить собравшихся, вручая каждому узорчатый кубок с красным вином. Это меня удивило. Карен была еврейкой, а красное вино я видел только на католических службах. Я принял предложенный мне кубок, хотя голова до сих пор болела — интересно, когда она уже перестанет?