Мнемозина, или Алиби троеженца
Шрифт:
– Капа, как ты нашла меня?! – удивился я.
– А разве ты мне не рассказывал, где ты вырос, и в каком доме жил? – улыбнулась она.
– Ты сбежала?!
– Какой ты догадливый, – она подложила свою руку мне под голову, – кто это тебя?! Не отец?!
– Нет, не он, – шепнул я, – просто один очень нехороший человек.
– Что-то в нашем государстве перебор с этими нехорошими людьми, – высморкалась в платок Капа, – такое чувство, что весь мир сошел с ума!
– Он еще не сошел, Капа, он только сходит, –
– Как странно, – вздохнула она, – твой дом, и дом Мнемозины стоят на берегу одной и той же реки.
– Только мой от Кремля далеко, – заметил я.
– Зато здесь меньше машин, и воздух намного почище, – взяла меня под ручку Капа.
– По-моему, в нашем городе воздух везде одинаково отравлен!
– За что я тебя люблю, так это за философию, – Капа обняла меня и поцеловала.
– И не стыдно вам?! – прошла мимо нас рассерженная старушка, и я в ней с удивлением узнал свою первую любовь.
Ее звали Ксенией, и она была почти на десять лет старше меня. Я учился в восьмом классе, когда она поселилась со своим мужем на нашей лестничной площадке. Ее муж – талантливый скрипач очень часто уезжал на гастроли. Тогда Ксения оставалась совсем одна. Однажды летом, когда я играл во дворе в футбол, она неожиданно окликнула меня по имени:
– Ося, ты не можешь ввернуть мне лампочку в коридоре? – попросила она, а поскольку я был ее соседом, то не почувствовал в этом никакого подвоха. Как только я переступил порог ее квартиры,
Ксения беззастенчиво запустила свою руку в мои футбольные трусы и сжала ей головку моего сразу же выросшего пениса, и, убедившись в том, что я вполне могу быть мужчиной, в мгновение ока донесла меня на своих руках до кровати.
Первое же прикосновение ее густо накрашенных алых губ к моему сморщенному детенышу вызвало пылание всего моего тела. С ног до головы я вспыхнул как солома, и весь дотла сгорел в ее еще молодом и очень страстном теле.
Ее движения были настолько энергичны, что я как птичка взлетал с ее бедер под самый потолок, временами задевая головой их большую хрустальную люстру.
О, как она упорно горела в моих объятиях, обучая меня науке любовных баталий.
Когда Леонид Перец вернулся из гастролей по Европе, Ксения была уже на втором месяце беременности, но даже при нем мы прятались где-нибудь на чердаке или в подвале, пока нас не застукал мой отец.
Отец не сказал нам ни слова, но и одного его взгляда было достаточно, чтобы я никогда больше не дотрагивался до Ксении, а она до меня.
– Надо же какой ты старый, – засмеялась Капа, когда я ей рассказал эту историю.
– Я не стар, я суперстар, – я поцеловал ее в ухо, и Капа вскрикнула от наслаждения.
А через полчаса мы с вином и сумкой продуктов вошли в мою квартиру.
– Вот это сюрприз, – обрадовалась Мнемозина, увидевшая нас первыми, – ой, а что это с тобой?!
– Ерунда, – махнул я рукой, и действительно все мои проблемы показались мне ерундой, не стоящей ни одной моей слезинки.
Этой же ночью мы легли спать все вместе, я, Капа, Мнемозина и Вера, на полу, на ватном одеяле. Нонна Львовна спьяну тоже порывалась лечь с нами, но мои жены обложили ее со всех сторон такими фаллическими символами, что она со скоростью сверхреактивного авиалайнера покинула нашу комнату. Ночь прошла самым чудесным образом.
Одной только Вере достались самые осторожные и ненавязчивые поцелуи, и Мнемозина лишь иногда убегала к нашей маленькой Нонночке.
Еще совсем недавно жизнь казалась мне ужасно бессмысленной и тягостной вещью, как счастье опять заполнило меня светлыми чувствами, и я опять был со своими любимыми женами.
За это время мы все очень сроднились, и все неприятности, трудности только укрепили наш неординарный брак.
Я ощущал приближение своей старости, но это не страшило меня, я был весь во власти ярких переживаний и ослепительных страстей.
Это непередаваемое ощущение как будто заново вернувшейся ко мне юности было нельзя с чем-либо сравнить. Мои жены слившись все вместе со мной в волшебном экстазе, образовали сияние одного магического кристалла, в каждой грани которого было заключено неповторимое вечное чувство. Чувства объединялись между собой и пронизывали своим светом всю мою грешную душу.
Я горел как огонь, а мои жены все время в меня что-то подбрасывали, давая новую пищу, и все это сложилось в такой безумный порядок и гармонию, что я просто не жил, а летал как во сне, как в юности и как в дни наивного детства.
Все же наивным и глупым быть порою так чудесно!
Так необычно и волшебно, что никакой разум не приукрасит этой картины бытия! Никакой художник не испачкает своей краской наш мир! И никакой родитель не образумит своей дочери!
Ибо все во власти вечного огня!
Глава 25. Деликатная нежность любящего существа
Существует только один способ проверить свою честность – это спросить себя самого!
Я спросил себя, честен ли я? – и ответил: «Да», – и сам же рассмеялся над собою.
Ведь честность понятие весьма относительное, а в мире так много острых углов, что нет никакой возможности – не задеть ни об один из них свою честь и совесть.
Это напомнило мне одну компьютерную игру, где человек проходя по лабиринту, заполненному киллерами, все-равно в конце концов, оказывается убитым, ибо в него стреляют отовсюду и всегда неожиданно.
Вот и сейчас откроется дверь, и в меня непременно кто-нибудь выстрелит, – думаю я, когда звоню в дверь квартиры Борьки Финкельсона.