Мнемозина, или Алиби троеженца
Шрифт:
Я пытался заговорить с ними о любви, попробовать их как-то развлечь с помощью секса, но все их мысли и желания были связаны с одним только вином.
Когда-то великий Вольтер произнес одну мудрую фразу, и как будто эта фраза была обо мне: «Искатель счастья подобен пьяному, который никак не может найти свой дом, но знает, что дом у него есть».
Точно такое же состояние было у меня, вроде бы я жил вместе с женами, и вроде в одном доме, но с другой стороны, все как будто было наоборот. И квартира не моя, а Скрипишина, и жены вроде
Вот и раньше казалось, что я не могу ни одной ночи обойтись без них, а теперь они пьяные и усталые от своих попоек, мгновенно проваливались в сон, и теперь их ничего совсем не интересовало!
Как быть, как заставить больного человека остановиться?! Наверное, нужна только сила, и эту самую силу я применил! Как только на следующий день неугомонный Скрипишин привез домой на тележке ящик «Каберне» и ящик «Саперави», я под громкие восклицания самого Скрипишина и жуткие вопли всех женщин вылил все содержимое этих бутылок в унитаз.
Первую минуту глядя на них, я думал, что они разорвут меня на части. Правда, из всей компании только один Скрипишин накинулся на меня с кулаками, но тут же был оглушен легким ударом моей ладони по затылку.
– Запомните, дорогие мои, с этого дня я объявляю сухой закон! – сказал я, грозно хмурясь, – и никому из вас не позволю так бездарно и глупо проживать свою жизнь!
Пьяный подобен искателю счастья, который никак не может найти свой дом, – перефразировал я изречение Вольтера, – вот и вы на какое-то время потеряли свой дом, и забыли про него! Однако у вас есть время исправиться, или хотя бы поменять свои недостатки на достоинства!
Пьянство может быть и хорошо, но в меру, а вы этой меры, как я вижу, не знаете! И поэтому находитесь в рабстве у своих пагубных желаний и привычек!
Поглядите на себя в зеркало! На кого вы все стали не похожи?! На грязных и опустившихся шлюх?!
– Он назвал меня шлюхой! – заревела Мнемозина.
– И меня тоже! – подвыла ей в тон Вера.
Одна Капа с немым обожанием поглядела на меня и, подбежав, поцеловала, и мы слились в долгом протяжном поцелуе.
Рядом прокручивалось очередное глупое возмущение, бесполезная ругань и все то, что человека делает глупой скотиной, а мы с Капой целовались, мы никого не слушали, потому что устали от всех и прекрасно почувствовали наше грустное одиночество.
Может это было от того, что Капа пила меньше всех и ей было только хуже от вина, но так или иначе, она прониклась всем моим дерзновенным существом и растаяла в нем.
Мы молча удалились от всех в ванную… И там прямо на кафельном полу соединились… Маленькая беременность Капы возлежала на мне как волшебный цветок…
Ее белый с одним родимым пятном возле пупка живот был моей крошечной Землей, кружащейся в одиночестве вокруг солнца…
Вымершие планеты были и холодны, и горячи, но главное, в них не было того живого огня, который рождался для меня в сердцевине драгоценной Земли, олицетворявшей собой всю мою земную жизнь…
Потом я целовал ее живот и плакал… Капа тоже плакала… ее ладони как лепестки у цветка слегка соприкасались с моими, дрожали, передавая волнение тела душе… как таинственное письмо, доступное для прочтения не всякому, кому оно достанется…
И лоно у нее нежное, как лесная ложбина, покрытая мхом… И глаза у нее – глаза дикой кошки, и душа у нее – огонь, и сама она – богиня… Богиня Любви и Плодородия…
Думаю, в России никто и никогда не хотел создавать сильного государства, потому что очень многих устраивал беспорядок, – почему эта мысль пришла мне в голову после соития с Капой. Может, потому что беспорядок в семье у меня уже начал ассоциироваться с беспорядком в нашем государстве?!
Во всяком случае, я не знаю ни одного народа, который бы не показался мне глупым! И ни одной женщины, как, впрочем, и мужчины! Люди почему-то все время наживают себе каких-то врагов. Вот и мои женщины, за исключением одной Капы, перестали со мной, весьма демонстративно, общаться!
Теперь я с Капой спал в комнате на кровати, а Мнемозина с Верой в кухне, на полу возле детей. Несносный Скрипишин каждую свободную минуту укорял меня за объявление мною сухого закона в нашем крошечном мегаполисе, и еще за какую-то придуманную им самим неблагодарность!
Нонна Львовна лишь изредка напоминала мне об отсутствии хороших манер, не иначе как подразумевая под хорошими манерами нетрезвый образ жизни.
Первые три дня после произошедшего инцидента с вином, все, за исключением меня с Капой, находились в ужасно ипохондрическом состоянии.
Печальнее всех выглядела Мнемозина, иногда украдкой она брала в руки пустую бутылку «Саперави», которую я вылил в унитаз, и очень громко навзрыд плакала.
Вера часто ей подвывала, и все это вместе взятое, я называл кошачьими концертами!
Если Бог и сотворил нас по своему подобию, то это подобие нуждалось сейчас в искусном лечении! Недаром же алкоголиков лечат в психушках!
Хотя врачи знают о болезнях своих пациентов не больше, чем президент страны о делах своих министров, просто им недосуг часто встречаться!
Однако, мне в отличие от них, приходилось не просто встречаться, а жить с ними, отчего мои знания обогащались таким чрезмерным опытом, что мне оставалось только освещать всю их наготу, как раввину освящать своей молитвой синагогу.
Однажды, когда мы с Капой спали на кровати, я проснулся, услышав воочию происходящий в кухне между Верой и Мнемозиной лесбийский акт.
– Глупышки! – сказал я им ничуть недрогнувшим голосом. – Если вы хотите любить, то любите меня! Только я могу доставить вам истинное наслаждение!
Сразу же воцарившееся молчание означало напряженную работу их молодых глупеньких головок.
– А ты на самом деле нас хочешь?! – с волнением спросила Мнемозина.
– Конечно, – бодро откликнулся я.