Моабитская тетрадь

Джалиль Муса Мустафович

В душе непокоренной просьба этаЖилицею была немало дней.Мой быстрокрылый друг! Как песнь поэта,Мчись на простор моих родных полей.По крыльям-стрелам и по звонким песнямТебя легко узнает мой народ.И пусть он скажет: «О поэте весть намВот эта пташка издали несет.Враги надели на него оковы,Но не сумели волю в нем сломить.Пусть в заточенье он, поэта словоНикто

не в силах заковать, убить…» Свободной песней пленного поэтаСпеши, моя крылатая, домой.Коль сам погибну на чужбине где-то,То будет песня жить, в стране родной!Август 1942

БЫЛЫЕ НЕВЗГОДЫ

Боль минувших невзгодИ мучений былых —Всё в забвенье уйдет,Словно не было их…Ночь промчится, а там —С днем встречаемся мы,Любо, весело нам,Словно не было тьмы… Жизнь, однако, есть жизньОттого-то сильнейПамять радостных днейСохраняется в ней.Тем сердца и живут —Не смолкает в них зовДрагоценных минутИ счастливых часов.Сентябрь 1942

НЕОТВЯЗНЫЕ МЫСЛИ

Нелепой смертью, видно, я умру:Меня задавят стужа, голод, вши.Как нищая старуха, я умру,Замерзнув на нетопленной печи. Мечтал я как мужчина умеретьВ разгуле ураганного огня.Но нет! Как лампа, синим огонькомМерцаю, тлею… Миг — и нет меня.Осуществления моих надежд,Победы нашей не дождался я.Напрасно я писал: «Умру смеясь».Нет! Умирать не хочется, друзья!Уж так ли много дел я совершил?Уж так ли много я на свете жил?..Но если бы продлилась жизнь моя.Прошла б она полезней, чем была. Я прежде и не думал, не гадал,Что сердце может рваться на куски,Такого гнева я в себе не знал,Не знал такой любви, такой тоски.Я лишь теперь почувствовал вполне,Что может сердце так пылать во мне, —Не мог его я родине отдать,Обидно, горько это сознавать!Не страшно знать, что смерть к тебе идет,Коль умираешь ты за свой народ.Но смерть от голода?! Мои друзья,Позорной смерти не желаю я. Я жить хочу, чтоб родине отдатьПоследний сердца гневного толчок,Чтоб я, и умирая, мог сказать,Что умираю за отчизну-мать.Сентябрь 1942

В ПИВНОМ ЗАЛЕ

Ушел я рано из родного дома,Нигде, друзья, пристроиться не смог.Уж то-то честь мне, парню слободскому, —На службу я попал в пивной ларек.И пиво пью теперь без проволочки,А прежде отдавал последний грош.Из донца каждой опустевшей бочки,Чуть наклоняя, все остатки пьешь. В уме прикину и даюсь я диву:Сто бочек ежедневный наш расход.Но разве в людях уместиться пиву?А пиво в кружки всё течет, течет…Мой нос картошкой, на лице румянец,А голова, раздувшись от паров,Танцует на плечах веселый танец.Порой от пива лопнуть я готов.Артисты и поэты в нашем зале.И продавцы угля! Любой народ!Бухгалтеры! Иные прибегалиВ надежде, что авось перепадет. Почетного клиента провожая,Уж так я рассыпаюсь в похвалах.Иных гостей за воротник хватаю,Слегка коленом поддаю в дверях,Сам черт не страшен мне, как говорится.Но сам себе я страшен той порой.Бутылки, люди — всё вокруг кружится,И, как котел, кипит наш зал пивной.Чинуша за столом сидит, хмелея,Десятую уже бутылку пьет.Его карманы что ни час худее,Полней зато час от часу живет. А вот актер. Вчера себе на гореСидел у нас, затем, не сняв чалму,На сцене появился в «Ревизоре»!И зрители зашикали ему.Но вдохновенно трудится недаромПоэт зеленоглазый и рябой.У нас же он творит — а гонорарамОн покрывает свой расход пивной.Вчера опару опере поставилИзвестный композитор, а теперьОпару пивом литров в пять заправил.И вот опара всходит — верь не верь! Кассир Гимай зашел на кружку пива,Когда из банка следовал домой.А нынче он в милиции. Вот диво!Повесил нос. Унылый. Сам не свой.Я крепко тряс, но захмелел он тяжко, —Не добудился гостя одного.Он моментально протрезвел, бедняжка,Когда жена взглянула на него!И что там загс! Все загсы превзошли мыСудьбу людей вершим мы день-деньской.У нас джигит встречается с любимойИли супруг разводится с женой.