Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен
Шрифт:
Анализируя взгляды Л. Кено на связь преадаптаций и собственной активности организмов, необходимо отметить, что сама по себе мысль о примате поведения над структурой (а по существу о кредо деятельностного подхода в психологии «в начале было Дело»), высказана задолго до него Ж. Б. Ламарком в «Философии зоологии», впервые изданной в 1909 г. Краеугольным камнем учения Ламарка является идея о присущем всему живому внутреннем стремлении к усложнению и совершенствованию; именно это внутреннее стремление определяет эволюцию как неуклонное повышение сложности живых существ. Эта идея согласуется с общим законом биологии, утверждающим, что активность является обязательным условием жизни: живые системы никогда не находятся в равновесии и функционируют за счет своей свободной энергии, постоянно производя работу («дело») против навязываемого внешними условиями равновесия. Образно говоря, «все мертвое плывет по течению, против течения может плыть только живое» [Честертон 2008, 5: 196].
Обсуждение феноменов
Значительной вехой на этом пути стала теория нейтральности, созданная благодаря успехам молекулярной биологии Мотоо Кимурой [1985]. Согласно выявленной им эмпирической закономерности, адаптивный характер носит лишь незначительная часть эволюционных изменений первичной ДНК, тогда как громадное большинство остальных трансформаций нейтральны, т. е. не имеют никакого адаптивного значения и фиксируются не отбором, а действием стохастических процессов. Таким образом, теория нейтральности означала существенное ограничение применимости постулата об исключительно адаптивной природе генетического разнообразия.
Однако природу преадаптации трудно понять, не возвращаясь к вопросу, который, критикуя преадаптационизм, задает И. И. Шмальгаузен: как преадаптации, нацеленные на непредсказуемое будущее, формируются и сохраняются в той среде, в которой организмы жили прежде и живут сейчас? Разрешение этого противоречия возможно, если мы, опираясь на принцип «задача рождает орган», сформулированный основателем неклассической физиологии активности Н. А. Бернштейном [1966], докажем следующее: задача, которой порождена функция преадаптации, универсальна, т. е. актуальна не только в будущем, но в прошлом и настоящем. В качестве гипотетической версии рассмотрим задачи, порождаемые неопределенностью – вневременным атрибутом, присущим всем уровням организации материи. Иначе говоря, логика такова: если неопределенность является вневременной категорией, то, приспосабливаясь к ней в прошлом и настоящем, организмы приспосабливаются и к будущему.
3. Неопределенность как генератор задач на адаптацию и преадаптацию развивающихся систем
Неопределенность, являясь сущностной характеристикой природы, рассматривается в методологии науки в двух планах – онтологическом и эпистемологическом. Независимо от ракурса анализа, когда употребляют термин «неопределенность», имеют в виду нечто неоднозначное, содержащее элементы случайности и неизвестности (см., например: [Лотман 2010]). Противоположностью неопределенности является детерминизм, которому соответствуют процессы предсказуемые и воспроизводимые, поскольку, как отмечал еще Дэвид Юм, «одна и та же причина всегда производит одно и то же действие» и «одно и то же действие всегда вызывается одной и той же причиной» [Юм 1966: 282–283]. По существу именно эта формула детерминизма Д. Юма лежит в основе постулата непосредственности, нашедшего свое предельное выражение в известной схеме бихевиоризма «S -> R» и подвергнутого критическому осмыслению Д. Н. Узнадзе и А. Н. Леонтьевым.
Философия детерминизма оставляет без внимания тот факт, что неопределенность выступает в качестве обязательного атрибута функционирования и развития сложных систем любой природы [Гуд, Макол 1962]. Именно поэтому неопределенность является предметом анализа самых разных отраслей знания – от физики до гуманитарных наук. В современной отечественной психологии проблема неопределенности является одной из центральных, а вызов неопределенности интерпретируется как неотъемлемое условие человеческого существования (см., например: [Асмолов 2016; Зинченко 2007; Корнилова 2010; Леонтьев 2015; Марцинковская 2015; Поддьяков 2006; Смирнов и др. 2016; Соколова 2015]). В современных нейрокогнитивных исследованиях особое внимание проблеме неопределенности уделено в работах Энди Кларка, обобщенных в его монографии образно названной «Surfing un certainty: prediction, action and the embodied mind» [Clark 2016], монографии Якова Хонви «The predictive mind» [Hohway 2013] и статье М. В. Фаликман «Новая волна Выготского в когнитивной науке: разум как незавершенный проект» [Фаликман 2017]. В рамках данной работы мы рассматриваем онтологический статус неопределенности, т. е. неопределенность, обусловленную неподвластными человеку законами природы и присущую той данности, в которую «вписано» все живое, в том числе и человек.
Напомним, что именно в физике оформились направления исследований, где не только допускаются вероятность и случайность – им отводится главенствующая роль. Согласно принципу дополнительности, сформулированному Нильсом Бором, физические характеристики объектов микромира можно разделить на ряд дополняющих друг друга, но противоречивых свойств. Из соотношения неопределенностей Вернера Гейзенберга 8 следует, что чем меньше неопределенность нашего знания в отношении одной дополнительной переменной, тем более неопределенной становится другая соответствующая переменная. Принцип неопределенности носит фундаментальный характер, и миновать накладываемые им ограничения невозможно: объект не может предъявлять свои дополнительные характеристики сразу, поскольку они проявляются при взаимоисключающих обстоятельствах [Гейзенберг 2010]. Из этого следует, что неопределенность познания задана свойством физического мира, которое объективно не позволяет воспринимать его одновременно во всех ипостасях.
8
Математическое выражение x v > h/m, где x – неопределенность наших знаний о пространственной координате микрочастицы, v – неопределенность скорости частицы, m – масса частицы, а h – постоянная Планка, называется соотношением неопределенностей Гейзенберга.
Принцип неопределенности Гейзенберга, ограничивающий возможности изучения реальности во всей ее полноте, справедлив в отношении познания физической действительности уже фиксированной наблюдателем. Однако неотъемлемыми свойствами материи являются ее изменение и развитие, невозможные без однонаправленно текущего времени, в единстве с которым существует эволюционирующий мир [Вернадский 1988]. Какова роль неопределенности в сложной динамике мира? Почему нельзя однозначно предсказать то, что произойдет в будущем? Ответы на эти вопросы требуют рассмотрения времени как сущностной переменной, включенной в процессы эволюции материи.
Проблема необратимости времени является, как известно, предметом специального анализа в естествознании и философии (см., в частности: [Вернадский 1988; Пригожин 1998; Бергсон 2016; Уайтхед 2009; На пути к пониманию… 2009]). Необходимость обоснования асимметрии времени продиктована прежде всего тем, что основополагающие законы классической физики инвариантны относительно знака времени, т. е. остаются неизменными при замене знака времени на противоположный. Не учитывает направления времени и фундаментальный закон, описывающий движение в квантовой механике (уравнение Шредингера). Таким образом, для классической физики различия между «до» и «после» не существует, и значит, прошлое и будущее со всей полнотой могут быть описаны на основании данных о настоящем. Это теоретическое положение на практике может быть «извращено порочным предположением, что каждое поколение по существу живет в тех же условиях, что жили отцы, и передаст эти условия в качестве образца, имеющего непреходящую значимость, своим детям» [Уайтхед 2009: 136].
Подобная установка вступает в противоречие с биологическим принципом необратимости эволюции, согласно которому организм, популяция, вид не могут вернуться к прежнему состоянию, уже осуществленному в ряду его предков, даже вернувшись в среду их обитания. Сформулированный еще в 1893 г. бельгийским палеонтологом-эволюционистом Луи Долло, принцип необратимости считается одним из универсальных и наиболее строгих законов биологической эволюции [Северцов 1981].
Обоснование конструктивной роли необратимости времени, нестабильности и случайности в общей динамике мира неразрывно связано с именем Ильи Пригожина. Именно он доказал, что поведением систем, приближенных к равновесию, и систем, находящихся на закритическом уровне неравновесия, управляют разные законы. Вдали от равновесия проявляется новое свойство материи: увеличение хаотичности, а значит неопределенности системы, становится источником ее самоорганизации на новом уровне и, следовательно, ее развития. В процессе последовательных трансформаций каждое новое состояние системы индетерминированно, так как удаленность от равновесия характеризуется нелинейными эффектами и чувствительностью к небольшим изменениям начальных условий. Неопределенность будущего достигает максимума в критических точках бифуркаций – «развилках» множества альтернатив, где случайность приобретает особое значение и начинает выступать в качестве важного механизма запуска одного из множества возможных вариантов развития [Пригожин 1991; Пригожин, Стенгерс 2005].