Модель инженера Драницина
Шрифт:
— Экая выдержка.
— Какое спокойствие.
Вот уже и свисток раздался и поезд тронулся и ребята, высунувшись в окна, кричат:
— Дядя Петя, не останься! — А он, спокойно улыбаясь, идет по перрону. И вот уже почти остался, ан нет — на ходу небрежно вскакивает в соседний вагон и вскоре появляется.
— Что малыши, думали останусь? Ну, ну, спокойно.
Вечерело. Поезд медленно лез в гору. Петя прилег. Ребята разбрелись по вагону.
Двое пионеров Гриня и Рафка стояли у окна и по столбам высчитывали, сколько километров осталось до ближайшей станции. На их языке этот способ вычисления назывался «тайна столба». В одном из купе
Крик разбудил Петю.
Узнав в чем дело, он быстро навел порядок. Спать не хотелось.
Вдали мелькали огни какой-то станции. Петя пошел на платформу.
«Выйти что ли», — подумал Петя.
— Сколько он здесь стоит?
— Семь минут, — ответил проводник.
Верный своей привычке Петя вышел на станцию через пять минут после остановки.
Темнело. Не торопясь он прошел по перрону. Спустился по каменистому откосу вниз. Спросил у какой-то бабы почем курица и, не дождавшись ответа, бросил небрежно:
— Дорого просишь.
Но вот колокол ударил два раза. Петя так же медленно, с выдержкой побрел к перрону. Робко прозвенел свисток. Поезд уходил.
«Надо бежать», — подумал Петя и прибавил шаг. Неожиданно он поскользнулся и кубарем полетел под откос прямо под ноги бабе с курицей, та вскрикнула, выронила латку и, схватив курицу за ногу, бросилась бежать прочь.
Петя встал, потирая ушибленную ногу. Вдали замирал гул уходящего поезда. Петя бросился было бежать. Но поезд ушел.
Было темно, ветер шумел в тополях, мигали огни на линии. Надо было что-то делать. Петя полез было в карман, но вспомнил, что билет и деньги остались в пиджаке в боковом кармане. Он совсем по-детски сморщился и заплакал.
Шумели тополя. С фронтона белого станционного домика смотрела вывеска:
Глава X
ПАВЕЛ ТРЕПЕЩУЩИЙ (ПСЕВДОНИМ) НАХОДИТ КОМПАНЬОНА
Для писателя Павла Трепещущего (псевдоним) наступили явно плохие времена. Литература не кормила.
Года два тому назад он поместил стихотворение в районной газете. Посвящено оно было актуальнейшей проблеме сохранения телячьего поголовья и каждое четверостишье кончалось звучным рефреном:
В ком память прошлого свежа Телят спасайте от ножа.С тех пор ему удалось поместить еще три вещицы. Но горе Павла Трепещущего заключалось в том, что он был лирик и лирик старомодный. В стихах его неизменно присутствовали девы, ланиты, грудь пышная и белая как пена, любимая женщина называлась по очереди то кумиром, то змеей коварною и криводушною. Редактор райгазеты, прочитав одно такое стихотворение, явно испугался и стал как-то сторониться поэта. Чем жил Павел Трепещущий — неизвестно. Службу он отрицал принципиально и однажды, когда ему знакомый бухгалтер предложил поступить счетоводом, он гордо ответил, что в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань, и еще ехидно добавил, что рожденный летать ползать не может.
Бухгалтер смертельно обиделся и перестал кланяться. Удручаемый материальными невзгодами, Павел Трепещущий решил извлечь доход из своей комнаты. Для этой цели он и вывесил бланк с надписью:
«Писатель Павел Трепещущий (псевдоним) (поэт-лирик) ищет интеллигентного гражданина (пол мужской), желающего разделить с ним одиночество и квартплату (последняя пополам и обязательно)».
День склонялся к вечеру. Писатель ходил по комнате. Была она невелика и выглядела неопрятно. На узкой койке лежал продавленный матрац и тощая подушка в несвежей наволочке. Обшарпанный стол завален рукописями и залит чернилами. Тут же стояло блюдце с надкусанным заплесневелым огурцом и стакан с водкой. На окне вместо занавески висела рогожа, а под столом стоял таз, наполовину наполненный льдом.
Павлу Трепещущему было лет за тридцать.
Одет он был в вытертую плисовую блузу (в манере Бодлера). На небрежно подстриженных волосах нелепо торчала красная феска.
— Да, я велик, — бормотал поэт. И, взяв стакан, отпил из него глоток.
— Я велик. Это бесспорно. Последняя моя поэма «Крокодил и Нил» — гениальная вещь... Но редактор, редактор... Он же не пропустит ее. Нет, надо найти иные пути.
Отыскание путей к славе давно заботило поэта. Он решил написать роман из производственной жизни. В том, что роман напечатают, Павел Трепещущий не сомневался. А дальше, когда имя его прогремит по всей стране, издатели с руками оторвут стихи, — тогда и гениальную поэму «Крокодил и Нил» можно будет издать отдельной книжкой.
— О искусство! На какие жертвы я иду ради тебя, — прошептал писатель и подойдя к столу, отодвинул гору стихов. Потом вытащил новенькую тетрадь, на заглавном листе которой было выведено — «Решающие гайки» (производственный роман). Тяжело вздохнув, он взялся за перо. Никак не давалось начало. На листе бумаги было написано шесть вариантов. Павел Трепещущий прочитал их, недовольно поморщился и перечеркнул. Подумал. И написал:
«Старый Никифор был стопроцентным пролетарием».
Прочитал. Нет, не годится. Голое описательство. Штамп. Он снова перечеркнул строчку и написал заново:
«Мужественное, честное лицо стопроцентного пролетария Никифора мягко светилось».
Положил ручку, отпил водки.
— Пожалуй, неплохо, есть показ, есть лирика. Но все-таки слабо. Надо будет начать с описания завода.
Через минуту на листе красовалось:
«Гудели вагранки; шайбы и подшипники пели свою веселую песню, громыхал фрезер. Как любил честный пролетарий Никифор эту производственную музыку, эту бодрую и мощную симфонию социализма. Лицо его мягко светилось».
— Прекрасно. Дана среда и человек. Типические характеры в типических обстоятельствах. Как раз то, что нужно. — В это время в дверь постучали.
— Войдите.
В комнату вошел комсомолец Петя.
Петя шел из горкома комсомола. Там его встретили хорошо. Дали пятнадцать рублей. Обещали запросить, выяснить, согласовать и увязать. А пока что он получил путевку на работу в газету. Ему нужна была квартира и он очень обрадовался, увидев объявление Павла Трепещущего. Условия явно подходили, а главное — живой поэт. Это особенно импонировало Пете. Он сразу представил себе, как впоследствии будет говорить приятелям: