Модель инженера Драницина
Шрифт:
Тихону Петровичу все стало ясно. Мозг удивительно услужливо связывал факты в одно страшное целое.
— Нет, ты пойми, — вскрикивал он, — ты только пойми. — Тряслась реденькая мочальная бородка, вздрагивала нездоровой синевой склеротическая жилка на виске, и костлявый палец прыгал по газетной заметке.
— Ты прочти только — «Союз великого дела». А как сокращенно будет по-советски? — СВД. А здесь что написано? — ткнул он пальцем в металлическую пластинку.
— СВД, — обалдело прошептала Агафья Ефимовна.
— Вот, вот, —
Глаза его блестели. Нескладная фигура выпрямилась. То, что его вечные страхи наконец оправдались, доставляло какое-то неизъяснимое, странное наслаждение.
Агафья Ефимовна, как подкошенная, опустилась на стул. В первый раз за всю жизнь она испытала подлинный страх.
— Так вот, — все больше и больше входя в роль, ораторствовал Тихон Петрович. — Вот явится к нам ГПУ и спросит: «Вы Тихон Петрович Кусачкин-Сковорода?» — «Я». — «А чем вы занимались до семнадцатого года?» — «Кустарь-одиночка». — «А что вы можете сказать касательно этого аппарата, откуда вы получили его и не есть ли вы член «Союза великого дела?» И пойдут, и пойдут...
— А потом-то что?— одними губами прошептала Агафья Ефимовна.
— А потом известно что — тюрьма, а то и расстрел.
Произнеся последнюю фразу, Тихон Петрович весь как-то осел, словно из него вынули кости и осталась одна мякоть. Все оживление и минутный пыл исчезли. Он отчетливо представил себя сидящим в тюрьме.
Всю ночь проговорили супруги, тяжело ворочаясь в постели.
— Тиша, а Тиша, а ежели его в колодец бросить, — шептала Агафья Ефимовна.
— Найдут, — угрюмо отвечал Тихон Петрович, — первым делом будут в колодце искать.
— А, может быть, в печь заделать.
— Как же можно, а ежели он там разорвется.
И только когда в щелях ставень закачался мутный рассвет, супруги решили закопать аппарат подальше за городом.
— Завтра ночью, — пробормотал Тихон Петрович.
— Завтра, — сонно ответила Агафья Ефимовна.
До позднего утра снились ей три огромные буквы СВД. Они кривлялись, строили рожи, высовывали языки, а она бегала за ними с лопатой. Тихон же Петрович сидел верхом на адской машине и почему-то не своим голосом пел «купи ты мне, матушка, красный сарафан». А рядом толстый военный беспрерывно стрелял из пушки вверх.
Целый день Тихон Петрович ходил, словно опущенный в воду. Работа не ладилась. Он с утра неправильно установил аппарат, смотрел невидящими глазами в фокус и деревянно повторял знакомые слова:
— Смотрите сюда.
— Голову налево.
— Улыбнитесь.
— Спокойно, снимаю.
А вечером, проверяя негативы, он с ужасом заметил, что аппарат был неправильно установлен и потому на фотографии вышли одни туловища без ног и без головы.
Агафья Ефимовна тоже ходила как потерянная, даже есть и то не хотелось. К вечеру небо заволокло тучами.
— Погода благоприятствует, — решил Тихон Петрович и ему стало легче.
За городом, где кончались редкие домики, бесконечными рядами тянулись огороды угорских индивидуалов. Сюда-то поздней ночью и направились супруги Кусачкины.
У Тихона Петровича под пальто был спрятан заступ, Агафья Ефимовна под накидкой несла чемодан.
Город опустел и слепо смотрел бельмами ставень.
В поле на пригорке стояла одинокая береза.
— Здесь, — прошептал Тихон Петрович, опуская заступ.
Вырыв яму аршина в полтора, Тихон Петрович взял модель, увернутую в старую холстину. Бережно положил ее на дно ямы, аккуратно засыпал землею, заложил дерном и облегченно вздохнул.
— Следы скрыты, — пробормотал он.
— Скрыты, — успокоенно проговорила Агафья Ефимовна и, помедля, добавила.
— Пойдем, Тиша, поужинаем, страсть как есть захотелось.
Плыли редкие, рябые облака. Ветер путался в изгороди, сыростью и свежестью дышала трава, а в земле на глубине полутора аршин, плотно увернутая в старую холстину, лежала модель инженера Драницина.
Глава V
БОБРИКОВ ДЕЙСТВУЕТ
Учрежденческий день начался обычно.
Бобриков, как всегда за пять минут до десяти, уселся в стеклянную будку. Голова у него болела. Ночью он плохо спал. Все было решено. Дома в небольшом чемоданчике лежало белье, документы на имя Пимена Степановича Дужечкина, члена союза рабпроса. Документы эти Бобриков как-то случайно нашел на улице и сохранил их на случай. А теперь они пригодились.
Он готовится начать новую жизнь. Желанный миллион становился явью, он сам плыл в руки.
В час дня, после завтрака он сходил в банк и принес двадцать шесть тысяч.
План был прост.
Бобриков думал затянуть выдачу зарплаты и перенести уплату на день после выходного. А потом, уложив деньги в портфель, запечатать кассу и уйти, чтобы больше не возвращаться в учреждение никогда.
— Что это у вас вид такой странный, — спросил его главный бухгалтер, когда Бобриков проходил с деньгами в кассу. — Заболели вы что ли?
Бобриков вздрогнул.
«Неужели подозревают», — подумал он и, что-то промямлив, прошел к себе.
— А я вас, товарищ Бобриков, сегодня не узнала, видно вам богатым быть, — прострекотала живая черноглазая девчонка — курьер внутренней связи, передавая Бобрикову пачку документов.
У Бобрикова похолодело в животе.
«И эта тоже» — подумал он. Очевидно, подозревают. Решимость его падала.
В три часа он начал платить зарплату. Сотрудники выстроились в очередь. Шуршали ведомости, хрустели кредитки и слышалось однотонное: «распишитесь», «получите», «копейка за мной».
Часа в четыре, раздав тысяч восемнадцать, он захлопнул окно и вывесил бланк: «Касса закрыта».