Модель инженера Драницина
Шрифт:
Лампада льет ровный тихий свет, а потускневший лик спасителя смотрит понимающе.
Глава IV
НОВЫЙ ВЛАДЕЛЕЦ МОДЕЛИ
Фотограф Тихон Петрович Кусачкин-Сковорода был хилый слабонервный мужчина лет пятидесяти. Основной чертой его характера была непомерная боязливость. Боялся он буквально всего и пребывал в непрерывном страхе. Все новое возбуждало в нем смутную тревогу. Строили огромный дом, Тихон Петрович шел мимо и неодобрительно думал.
— Нехорошо это...
Узнает он о пуске нового завода — ему становится не по себе.
— Без этого жили, а теперь... Ох, не к добру это, не к добру.
А каждый день случалось что-нибудь необычное. То приносили на дом бумагу за казенной печатью, в ней приглашали Тихона Петровича на собрание кустарей-одиночек фотографов на предмет обсуждения вопроса о создании артели «Социалистический фотограф». И хотя Тихон Петрович знал, что объединять его не с кем (он был единственный в городе фотограф), но он мрачнел и, расписываясь дрожащей рукой в получении бумажки, шептал:
— Добираются. Ох, что будет, что будет...
То приходило известие, что усадьба Никоподолова, в которой проживал Тихон Петрович, отходит к какому-то там жакту. В квартиру являлись люди, что-то такое меряли, находили какие-то излишки, бесцеремонно заявляли, что вот эту комнату надо будет сдать новому жильцу, выдавали квитанции. А потом на собрании членов жакта кричали до хрипоты, выбирали правление, тянули Тихона Петровича на должность заведующего культбытотделом.
От всего этого рябило в глазах и мутно билось сердце.
— Не пойму я, ничего не пойму, — говорил Тихон Петрович. — Одно только знаю — добираются.
Новое, что входило в жизнь городка упорно, изо дня в день, размывало островок понятий и привычек, на котором так мерно, так тихо текла жизнь. И иногда казалось, что все это направлено против него, и что наступит такой день, когда «новое» перестанет действовать обходным путем и возьмется прямо за него, за Тихона Петровича Кусачкина-Сковороду. Вот откроется дверь, придет кто-то и скажет: «А, так это вот и есть Тихон Петрович Кусачкин-Сковорода. А кто он, а что он, а нужен ли он?»
И все это заставляло быть настороже, все это держало его в вечном страхе.
Снимал ли Тихон Петрович красноармейца — руки у него трепетали, голос дребезжал и все казалось, что на карточке выйдет не красноармеец, а черт знает что такое. Вывешивали в городе список лишенцев. Тихон Петрович бледнел, стоя у витрины. Ему казалось, что в числе лишенных прав обязательно должен быть и он. Но когда он убеждался, что в списке его фамилия отсутствует, ему становилось еще тяжелее.
— Значит, ошиблись. Выпустят дополнительно, отдельным листком. — И в глазах вставал огромный лист, на котором было жирно выведено «Тихон Петрович Кусачкин-Сковорода лишенец». Он жмурился и измученный шел домой.
Когда по вечерам Тихон Петрович читал газету и натыкался на хронику уголовных преступлений, ужас подступал комом к горлу и ему казалось, что и он тоже соучастник злодеяния.
Супруга Тихона Петровича — Агафья Ефимовна — была рыхлая, белотелая женщина, совершенно равнодушно относящаяся ко всему в мире, кроме еды.
На мужа своего она смотрела с сожалением и в тайне его презирала.
— С придурью он у меня, — жаловалась она соседкам, — с придурью. Никак его маленького маком опоили.
Однажды вечером Тихон Петрович читал центральную газету. Первым делом он отыскал отдел происшествий и зарубежную хронику. Замирая от любопытства и холодея от ужаса, прочел он краткую заметку о том, что в одной из стран в советском полпредстве был обнаружен адский снаряд. Следы вели к крупной белогвардейской организации «Союзу великого дела», решившей стать на путь террористических актов.
Прочитав заметку, Тихон Петрович по своему обыкновению попытался установить: нет ли какой-либо связи между таинственными преступниками из Праги и им, гороховским фотографом. Но даже его мозг, изощренный в подобного рода упражнениях, не мог найти связующих звеньев. Он строил невероятные догадки, но ничего не выходило. И это мучило. В голове досадно ныло.
Промаявшись около получаса Тихон Петрович решил выйти на двор подышать свежим воздухом. На дворе было пусто. Мутными пятнами маячило белье, от тусклого лунного света оно казалось не то зеленым, не то желтым. Где-то надсадно выла собака.
— Не к добру это, — решил Тихон Петрович и побледнел от страха. — Не к добру.
Гуляя по двору Тихон Петрович остановился, ему показалось, что у колодца что-то блестело. Он отошел в сторону. Действительно, в мутном лунном свете блестел какой-то предмет. Испугавшись до дрожи в коленках, Тихон Петрович на цыпочках подошел к колодцу.
Он обшарил темноту руками и наткнулся на что-то гладкое. Это был небольшой, потертый чемоданчик. Под ручкой тускло поблескивала металлическая пластинка с буквами СВД.
Дико вскрикнув, фотограф прижал чемодан к себе, по-лошадиному выбрасывая ноги, помчался домой.
— Ты что, угорел что ли, — встретила его жена, спокойно перемывавшая посуду. Но, взглянув на Тихона Петровича, она поняла, что случилось что-то из рук вон выходящее.
— СВД, — бормотал фотограф, — СВД.
— Тьфу, — сплюнула Агафья Ефимовна, — заладила сорока Якова. Что у тебя за чемоданчик?
Тихон Петрович положил чемоданчик и стуча зубами ответил.
— Во дворе на-а-а-шел.
— Во дворе, — недоверчиво протянула супруга, — а ну-ка открою. — Вооружившись ножом она наклонилась к чемодану. Язычок щелкнул и прыгнул вверх.
Внутри на темной обивке, тускло поблескивая никелем и медью деталей, лежал странной формы аппарат.
— А-а, — простонал Тихон Петрович, — адский снаряд.
— Ахти, господи, — ахнула Агафья Ефимовна, чуть ли не в первый раз в жизни теряя равновесие. — Адский.