Модель событий
Шрифт:
Снова похолодало, и опять наступила зима. Как будто Вероника машинально сняла с полки прозрачный шар с заключённым в него миниатюрным городом Петербургом, встряхнула и поставила на место, а на город теперь падает и падает снег. А она даже не обернулась, даже не полюбовалась делом рук своих. Зато Виталик налюбовался им сполна. Настырные снежинки падали и падали сверху, прилипали к стёклам очков, чтобы получше разглядеть этого неудачника, а одна даже, возомнив себя осколком зеркала Снежной королевы, попала Технику прямо в глаз.
В кармане завибрировал телефон. «Ты
«Умер ты или не умер, а если завтра нам антивирус не обновишь, то так умрёшь, что надолго запомнишь!» — пригрозила Галина Гусева.
Ну понятно. Этой — антивирус, Лёве — контакты на всех устройствах синхронизировать, потом ещё что-нибудь всплывёт. Гумир, конечно, тут же сделает вид, что он выше этого, ну и ладно. Будет ещё время придумать новые двадцать причин не приходить вечером под это самое-самое яркое в городе окно.
День четвёртый
Шурик вышел из метро и поёжился: кажется, зима, оправившись от поражения в правах, решила восстановить их если не навсегда, то хотя бы на два года вперёд. Вчерашний снег успел растаять и смёрзся в ледяную корочку, воздух стал сырым и пригодным для дыхания разве что человеку-амфибии. Очень морозоустойчивому человеку-амфибии. Размышляя о превратностях погоды и дыхании человекообразных амфибий, погружённых в условия города Санкт-Петербурга, Шурик продолжал стоять возле выхода из метро, покуда в спину ему не врезался проворный пассажир.
— Да что ж ты растопырился на дороге! — вместо «извините, пожалуйста, что я вас толкнул» рявкнул тот.
— Извините, пожалуйста, что я растопырился у вас на дороге, — ответил Шурик, повернулся к грубияну лицом и с удивлением признал в нём Виталика — сонного, хмурого, близоруко щурящегося и пытающегося протереть очки краешком уже успевшего пропитаться влагой шарфа.
Теперь пассажирам пришлось обходить не одного, а сразу двух застывших на морозе истуканов.
— Ты что-то рано, — покачал головой Шурик. Если бы у него сейчас была при себе волшебная палочка, исполняющая одно-единственное желание, то он, не задумываясь, пожелал бы Технику большую чашку горячего крепкого кофе. Но волшебной палочки у него не было.
— Да и ты что-то рано, — куда более дружелюбно произнёс Виталик. Он понял, что Шурик, будь у него при себе волшебная палочка, пожелал бы ему много кофе. К тому же ему всё-таки удалось кое-как протереть очки.
— Мне надо с шефом поговорить, — признался Шурик .
— Опа. Вот и мне тоже. А что у тебя?
Виталик, когда это необходимо, вполне неплохо может держать защиту. Только не слишком долго и не особенно часто. Он даже кое в чём превосходит своего гениального ученика Константина Петровича. По правде говоря, только в одном: без слов понимает, когда следует выставлять эту самую защиту. Вот и сейчас понял и, не дожидаясь просьбы со стороны Шурика, ударил пальцем о палец.
— Ага, спасибо, — улыбнулся тот, — давай-ка только ходу прибавим, а то дубак такой, что я сейчас запою со всей дури «Ой, мороз, мороз», и пусть меня потом госпитализируют на Пряжку. А я и так иду сдаваться.
— Ты спятил? — с интересом спросил Виталик.
— Нет. То есть да, сразу после рождения, но к делу это не относится. Просто я не справляюсь с моим клиентом.
— С вундеркиндом, что ли?
— С Аликом.
— С Аликом, надо же! Понимаю. Мало удовольствия возиться с этой тряпкой.
— Он не тряпка. Понимаешь, нам с ним есть о чём поговорить. Он умеет слушать, представляешь?
— Ох, ничего ж себе! Вот это талант, я понимаю! Он не только умеет говорить басом, он, почтеннейшая публика, ещё и слушает! Затаите дыхание, обнажите головы. Впервые на арене — слушающий мальчик.
— Ты ведь всё понимаешь, я вижу.
— Он видит! Видит меня насквозь. Везёт мне нынче на таланты! Ну, допустим, я понял. Этот Алик или как там его — не конченый лузер, а вполне наш чувак, так? Ну и что. Мало ли таких чуваков. Со мной, к примеру, тоже можно поговорить. Я не только выслушаю, я ещё и защиту поставлю.
— Выслушаешь. И даже вопросы задашь наводящие. Для чего ты их, кстати, задаёшь всё время?
— Ну как? Чтобы узнать что-нибудь интересное. О тебе, ну и вообще.
— Вот. А этот Алик так задаёт вопросы, что я сам узнаю о себе что-то интересное. Ну и вообще.
— Здорово. А Вероника вот никаких вопросов не задаёт. У неё на всё заранее готовы ответы. А если эти ответы тебе не нравятся, то она посмотрит так, что думаешь: лучше бы я пропал. Но я от одного такого её взгляда именно что пропал. И теперь мне уже дальше некуда пропадать.
— Прими мои поздравления. Это, кажется, то, что наш Константин Петрович называет работой в удовольствие?
— Не с чем поздравлять. Это не работа. И не удовольствие. Это какая-то бесперспективная попытка усидеть на двух стульях. Сижу я на этой разъезжающейся под моей задницей конструкции и всё ещё думаю о том, что моя главная цель — чтобы Веронике было хорошо, а лучше — чтоб прекрасно ей было. И оп — незаметно так подменяю понятия. Думаю уже не о том, чтобы ей было хорошо. А о том, как бы ей могло быть хорошо со мной. А потом даже о том, как мне было бы хорошо с ней.
— Конечно же, не спрашивая её мнения?
— Конечно. Ещё чего — спрашивать. Моё дело — нафантазировать с три короба, настроить воздушных замков, а потом садануться мордой о жёстокую реальность. Круто мне вообще, да?
— А вот Алику, похоже, очень нужно приложиться лицом об эту самую реальность. Чем жёстче, тем лучше. Встряхнуть его надо для того, чтобы он побежал и сам привёл свою жизнь в порядок и сделал себе хорошо. Только сперва я должен сделать ему плохо. А я не могу.
— Плохо? Это я запросто. Я бы сейчас всему человечеству сделал плохо. Кроме Вероники. Хотя самый простой способ подгадить человечеству — это как раз испортить ей настроение. Но она и без меня справилась — видишь, как погода опять изговняклась? А я... да ну, ладно, перебешусь и через пару дней буду как новенький. Только бы не видеть её хотя бы неделю.