Модель событий
Шрифт:
Много лет назад согласившись стать ученицей Ингвара Эрикссона, Анна-Лиза пообещала, что никогда не пожалеет о своём решении — даже после того, как жизнь её необратимо изменится. Тогда, сбежав с родного хутора и приехав в большой незнакомый город, она была уверена в том, что её жизнь уже изменилась. Вокруг — красивые, интересные, яркие люди, разговаривающие на разных языках (в том числе и на её родном финском). Магазины, в которых продаются удивительные и чудесные вещи, новые, хрустящие, современные. Кафе и рестораны — чуть ли не в каждом доме. Парк развлечений, богатые кварталы, паромная пристань, шикарные автомобили, роскошные здания, метро, королевский дворец — и всё это принадлежит ей, стоит только выйти из дома.
Даже выходить из дома было интересно! Ингвар Эрикссон, поправ одно из главных правил
Иногда Анна-Лиза пользовалась этим ходом просто так, для того, чтобы почувствовать себя особо секретной шпионкой. А иногда — для того, чтобы бесплатно искупаться в бассейне и посидеть в турецкой бане.
Через три месяца после начала обучения Анна-Лиза спросила учителя, когда же вернётся его семья, ведь конечно же в такой просторной и уютной квартире наверняка живёт целый десяток маленьких Эрикссонов, а также мадам Эрикссон и, возможно даже бабушка, дедушка, пратётушка, недодядюшка, псевдоплемянник и прочая неопределённо-близкая родня. «У меня нет семьи. И у тебя не будет», — отмахнулся учитель. «А разве так можно?» — с сомнением спросила АннаЛиза. «Я предупреждал, что твоя жизнь изменится, — бесцветным голосом отвечал Ингвар, — и не обещал, что только в лучшую сторону». — «Я согласна теперь на всё! — воскликнула его ученица. — Жить совсем без семьи — это же и есть счастье. И что, мы всегда будем только вдвоём?» — «Нет, не всегда. В какой-то момент я научу тебя всему необходимому, и мы разбежимся». — «Ну, лишь бы семью не пришлось заводить. Большая семья — это такой ад!» — «Семья не обязательно должна быть большой, — возразил учитель, — иногда тебе встречается человек, которого бы ты хотел позвать с собой и говорить о себе и о нём: мы семья. Но нельзя. Шемобор может иметь привязанности, кто ж ему запретит? Но эти привязанности он должен засунуть поглубже в... карман и продолжать жить один». — «Тогда рассказывайте скорее, что надо делать с этими чёртвыми носителями? И как извлечь из этого выгоду, чтоб ничего не делать, а денег была куча? Когда у тебя есть деньги — тут уж не соскучишься».
В Париже Анна-Лиза остановилась на ночлег в небольшом частном пансионе. Если привстать на цыпочки, то из окна ванной комнаты можно было увидеть элитный спортклуб. Наверное, именно этот спортклуб и напомнил ей о начале ученичества. Тогда всё было так просто, мир казался огромным, и каждое мгновение было неповторимым и чудесным. Тиканье настенных часов, запах табака, неизменный полумрак, пишущая машинка, на которой Эрикссон, по старой привычке, под копирку распечатывал договоры, хотя компьютеры уже прочно вошли в обиход.
Когда-то учитель сказал о том, что однажды ей нестерпимо захочется отказаться от своего предназначения и просто жить с кем-то рядом. Но «просто жить рядом» не может ни один шемобор, даже бывший, поэтому надо бежать от таких мыслей, бежать как можно скорее.
Она ведь чуть было не осталась рядом с Йораном.
Вчерашний день Анна-Лиза посвятила увлекательной игре, которая называется «прятки со смертью». Для этой игры возьмите двух мунговских Бойцов, засидевшихся без дела, подманите их поближе, прикидываясь противником неопытным и глупым, а потом кружите по городу, появляйтесь то тут, то там, но
Когда игра ей наскучила, Анна-Лиза отправила Бойцов по ложному следу, а сама пошла спать. Носителей она вчера так и не встретила — и немудрено. Если мунги так яростно охраняют город от конкурентов, значит, им самим тут нечего ловить. «Наверное, когда люди говорят о том, что Париж — это город желаний, они подразумевают, что это город выполненных желаний», — проснувшись рано поутру, подумала Анна-Лиза. Она справилась с утренним туалетом довольно быстро: и часа не прошло, как причёска и макияж были уже в полном порядке. Теперь ей нужно было хорошенько позавтракать и поскорее ехать отсюда прочь, пока Бойцы не вернулись.
Место для завтрака Анна-Лиза всегда выбирала обстоятельно. Если однажды Бойцы поймают её и шлёпнут рано поутру, до того как она успеет позавтракать, то она станет, наверное, самым несчастным призраком, привязанным к миру живых. И будет по утрам громыхать жестяными мисками и завывать над ухом посетителей дорогих ресторанов в надежде, что ей перепадёт хотя бы кусочек хрустящего круассана, хотя бы глоток горячего крепкого кофе.
Она вышла на улицу, не слишком скрываясь: по её подсчётам, Бойцы ещё не должны были пронюхать о своей ошибке. На улице было прохладно. Анне-Лизе показалось, что за ночь город наполнили десятки двойников Йорана. Вот Йоран покупает газету в киоске. Вот проезжает мимо в скромном автомобильчике местной сборки. А на углу два Йорана встретились после долгой разлуки, размахивают руками, обнимаются и собираются обмыть это дельце в ближайшем погребке. Йоран едет на велосипеде и держит в зубах белую гвоздику. Йоран-музыкант играет на саксофоне, прикрыв глаза, а рядом, на веранде открытого кафе, несмотря на довольно-таки прохладный день, какой-то особо закалённый Йоран с аппетитом уплетает омлет.
Нет, конечно, все эти парни напоминали Йорана только в первое мгновение, но от этого становилось ещё тоскливее. Ум понимал, что такого просто быть не может, если человек находится далеко отсюда, в другом городе, в другой стране, но что-то, что не подвластно даже уму, всё равно желало верить: вон тот, с дипломатом, — точно Йоран.
Анна-Лиза стиснула зубы, решила, что хватит глазеть по сторонам, и уставилась себе под ноги. По тротуару, не обращая внимания на прохожих, бродили беспечные толстые голуби. Хотелось схватить парочку самых ленивых из них и медленно свернуть им шеи. Впрочем, нет, не хотелось. Пусть помучаются. Вот, к примеру, тот самовлюблённый дурак, белый с серым хвостом, который ходит и воркует, раздувая зоб, искрящий синим, зелёным и красным, — на что он надеется? Он никому не нужен, всех голубок в этом квартале интересуют только хлебные крошки.
Анну-Лизу обогнала весёлая компания: смейтесь-смейтесь, ребята, наживёте беду.
— Эй, ну в самом деле, почему мы, как англичане, говорим сегодня только о погоде? — воскликнул кто-то.
— А что делать! Если погода у нас сегодня совсем как в Англии! — отвечали ему.
«А вот и прекрасно! — подумала Анна-Лиза. — Может, кто простудится и умрёт. Это будет хорошо».
Начал накрапывать дождь. Полная ерунда, если бы не причёска, уложить которую в чётком соответствии с картинкой из модного журнала стоило огромных трудов. Жаль будет, если результаты этих трудов не доживут даже до обеда. Оглядевшись по сторонам, не заметив поблизости ни одного Йорана и сочтя это добрым знаком, Анна-Лиза нырнула в первый попавшийся бар и заказала двойную, нет, тройную порцию яичницы с беконом и, дожидаясь, пока ей принесут заказ, стала оглядывать зал: Йоранов в нём вроде бы не было, но никогда не знаешь, где встретишь носителя, значит, надо быть начеку.
Её внимание привлекла одинокая печальная барышня. Где-то они виделись, что ли? Может быть, это кто-то из коллег-шемоборов? Нет, не то. Может быть, уже окученный носитель? Опять мимо. Йоран... Что, Йоран? Опять Йоран? Нет, уж это — точно не Йоран! Это девица, и никаких сомнений быть не может. «И эту девицу, — упрямо продолжал внутренний голос, — мы встретили в ресторане у Йорана. Когда у него ещё был ресторан. А зовут её... Лорелея? Пелагея? А... Мария».
С утра Маша так и не дождалась Жана: время шло, минутная стрелка нарезала круги по циферблату, а он не звонил, не писал и не появлялся. Мадам Клодель ещё не вставала. Сидеть на кухне, ждать неизвестно чего и рассматривать бесплатную газету быстро наскучило.